конечном счете, мы расшатаем
веру народа в Революцию
и тем самым
будем вынуждены править
только путем террора.
А вы знаете, что это такое?
Террор - это ничто иное, как отчаяние.
Да, Бийо, я боюсь.
Боюсь -да!
Боюсь террора до такой степени,
что, чтобы избежать его, я готов на все
компромиссы, на худшие унижения,
на самую низкую ложь.
Предатель Дантон
удостаивается привилегии,
возможно, чрезмерной:
исключительной амнистии.
Благополучие страны требует,
чтобы мы были гнусными.
Мы не можем позволить
себе быть справедливыми.
Давно было пора, мы уже
много месяцев тебя ждем.
Значит, ты вернулся.
Да. Я слишком скучал.
Жорж, я пришел за приказами.
Жорж!
Вот что я тебе предлагаю:
сначала мы выпускаем всех заключенных.
Я подтяну все вооруженные подразделения,
а затем толпа ворвется в Конвент
и сомнет весь его со всеми
его руководителями.
Отлично! Желаю тебе удачи!
Ты что, не понимаешь, что происходит?
Робеспьер выздоровел. Через час
собирается Конвент, и они накинутся на нас,
я в этом абсолютно уверен. Так что
с тем, что у тебя на совести...
Что у меня на совести? Что,
например? Что там у меня?
О, ничего определенного, ничего серьезного.
Но представь, что они заговорят Майаре
и упомянут в связи с этим твое имя.
Это быстро делается: Дантон
хотел диктатуры. Прекрасно!
Всего один слух - и ты пропал.
Кто осмелится осудить меня? Кто?
Как это - кто? Да Комитет, естественно!
Робеспьер уже не болен.
Этот ничтожный глупый Комитет?
Если ты так уверен в себе...
Послушай, Вестерман. Подумай
немного. Меня, человека
10-го августа, поддерживает
всё население Парижа.
Жорж, сейчас или никогда! Поверь мне!
Поверь!
Ну нет.
Что меня удивляет, так это
то, что ты еще на свободе.
Это чудо.
Подозрительное чудо. Но я понимаю! Ты мой
друг! Они не смеют арестовывать моих друзей!
У меня есть то, чего нет у Робеспьера.
Это "Старый Кордельер".
С этой газетой у меня в сто раз больше
влияния, чем у этого напудренного шарлатана.
Ты успокоился?
Камилл...
Жорж!
На газету наложили арест,
печатник в тюрьме.
Я совершенно успокоен. Всё пропало!
Мог хотя бы поздороваться, Камилл.
Как поживаешь, Люсиль?
- Жорж...
- Здравствуйте.
Жорж, это означает, что, возможно,
мы зашли слишком далеко.
Послушай, если ты боишься, иди
бросься в ноги Робеспьеру и скажи:
"Дантон принудил меня написать это".
Замолчи, о чем ты? Я делал
то, что считал нужным.
Да.
Мне удалось убедить людей, что надо
покончить с террором. Теперь твоя очередь!
Ты должен что-то сделать,
иначе мои усилия ничего не стоят.
Дантон, нужно немедленно
и энергично действовать.
Зачем?
Десена арестовали.
Я знаю.
Ты не дорожишь своей шкурой?
О нет, дорожу! А что, она того не стоит?
А ты, мясник, не дорожишь своею?
Нужно ударить по ним!
О чем ты, это не скотобойня, это политика.
Ну же, немного здравого смысла, друзья мои.
Камилл высмеивает
Робеспьера, ладно, и тогда тот
пытается спасти свой
престиж, да, и что он делает?
Он бросает печатника в тюрьму и
накладывает арест на газету. Это провокация!
Он просто хочет знать, что мы будем делать,
а вот делать как раз ничего не надо.
Нужно оставаться спокойными.
Ты слышал? Спокойствие! Вот и всё.
Жорж!
Да!
Филиппо хочет с тобой поговорить.
Филиппо. Кто это? Либерал? Умеренный?
Кристально честный. Вне подозрений. Идеал.
Это не провокация. Я
уже не знаю, какие найти
аргументы, чтобы заставить
Дантона действовать.
Ты тоже хочешь напасть на комитеты?
Пока нет.
Я тоже пока так думаю.
Я хотел бы понять, чего вы хотите.
Я тоже.
- Вы хотите покончить с террором?
- Вы хотите свергнуть правительство?
Я присоединюсь к вам, если буду
уверен в чистоте ваших намерений.
Вы мне не верите?
С чего бы?
Постарайтесь понять. Это ведь вы
придумали Революционный трибунал,
который голосовал за казнь короля.
Вы тоже.
Так мы ни к чему не придем.
Филиппо, разве я просил тебя о чем-нибудь?
Жорж, Филиппо хочет поддержать тебя.
Все депутаты центра поддерживают его.
Он только хочет гарантии,