отсюда.
Это не тиф.
Это другая болезнь, которой нет
у нас, в Москве - голодная смерть.
Кажется, это вызывает
у Вас удовлетворение.
У меня вызвало бы удовлетворение
ваше разрешение на это.
- Правда? Почему?
- Потому что.
И запомните, что я Вам сказал.
Я вас предупредил.
Привет.
Печки не работает!
Печка не работает!
В чем дело?
Не удивительно, что здесь холодно.
Она тушит ее после вашего ухода,
и разжигает перед вашим приходом.
У нас недостаточно топлива.
Я сказал себе, что посадить человека,
ворующего дрова, ниже
моего достоинства.
Но невыполнение приказов Партии -
ниже достоинства любого человека
и партия была права.
Человек, крадущий топливо -
это ужасно.
Пять миллионов человек,
ворующих топливо, уничтожат город.
Это было в первый раз,
когда я увидел брата.
Но, я знал его, и я знал,
что я должен не подчиниться Партии.
Возможно, это были кровные узы,
но я в этом сомневался.
Мы были только наполовину
родственниками,
во всяком случае,
брат не предаст брата.
Тем не менее, как полицейский,
я должен был сказать:
"Его надо поймать".
Что он за человек?
Может быть он даже лучше меня.
Я восхищался им, но я не думал,
что он был лучше меня.
Кроме того, я многих людей лучше меня
казнил.
Теперь вы будете жить
как все мы, доктор.
Положи! Верни это!
О, Ваше Превосходительство!
Я хочу, чтобы не было никакой анархии!
Носить аккуратнее.
Что ты делаешь?
Перераспределение жилой площади,
товарищ доктор.
50 квадратных метров для одной семьи
из пяти человек, как минимум.
Черт возьми! И чей же это дом?
Отец, тише!
Хорошо, 50 квадратных метров.
Что вы делаете с моими вещами?
Они будут в сохранности.
Они будут украдены.
Подождите минутку!
И где Вы это взяли?
Оторвал от ограды.
Я сказал им кто я.
Старик был враждебен,
девушка насторожена.
Мой брат
был потрясен.
Думаю, девушка была единственная,
кто разобрался в ситуации.
Ты именно такой, каким
я тебя представлял.
Ты мой политический противник.
Я спросил его о его взглядах.
И он заговорил о революции.
Кладешь на стол жизнь и вырезаешь все
куски несправедливости. Восхитительно.
Я сказал ему, что если он
чувствует то же самое,
то он должен присоединиться к Партии.
Вырезание кусков несправедливости,
серьезная операция.
Кто-то должен просто жить,
пока ты делаешь это.
Просто жить.
Правильно?
Я понял, что я был не прав.
Он рассказал мне о том, что он
думает о Партии, а я опасался за него.
Его рассуждения и доказательства были
хрупкими, как и его стихи.
Такое ощущение, что они
растворятся в ночи.
Я так ему и сказал.
Конечно, я не мог
утверждать этим вечером,
что вы будете завтра делать.
Он разгуливал с петлей на шее
и не знал этого.
Я рассказал ему о том,
что слышал об его стихах.
Не нравятся?
Кому-то не нравятся?
Почему не нравятся?
Я сказал ему.
Ты думаешь это "личное, мелко-
буржуазное и самое снисходительное"?
Я лгал.
Но он мне верил.
И меня поразило, насколько
мое мнение имеет значение.
Девушка знала, что это значит,
что это значило.
Они не смогут пережить то,
что стало в городе.
Я твердил, что им надо уехать и
жить тихо где-нибудь в другом месте
где они смогут остаться в живых.
У нас было, когда-то было,
поместье в Варякино, недалеко от Юрия.
Люда там нас знали.
Он не сопротивлялся.
Я помог им приобрести пропуска,
разрешения, полномочия
сказал, что нужно взять,
а что оставить.
У меня даже хватило наглости
попросить у него томик с его стихами.
Так мы расстались.
Думаю, я даже сказал ему,
что мы должны еще встретиться
во времена получше.
А возможно и не сказал.
Пятьдесят человек!
Только пятьдесят человек!
Пятьдесят человек!
Тоня, сюда!
Только пятьдесят человек!
Назад!
Только пятьдесят человек!
Пятьдесят человек!
Пятьдесят человек!
Только пятьдесят!
Шикарно разместились
Шикарно разместились
Очень хорошо.
Я человек умственного труда.
Закрой рот, "умник".
Сам заткнись, голодранец.
Вольнонаемный я.
Внимание, товарищи.
Ваш поезд отправляется завтра утром.