Господа связисты здесь
на командном пункте, господин Карстенс,
также носят каску
без маскировочной сети.
Зачем я даю приказы,
если вы их не придерживаетесь?
Это радисты, там,
на вертолётной площадке.
Ханс Мартин Шляер
в письме к фон Браухичу
от 9/10 сентября 1977 года:
"Если Бонн откажет,
пусть сделают это поскорее.
Хотя каждый человек мечтает выжить,
как и на войне.
Умирать за родину никогда не бывает
сладко и приятно".
...Похожее на признание
изложение того,
как прошла дисскусия
в середине сентября...
Поздняя осень 1977 года,
Съезд Социал-демократической
партии Германии в Гамбурге.
Когда
террористы в заключении,
руководители преступного заговора,
общаются с террористами на свободе,
пользуясь какими бы то ни было
средствами и посредниками,
о дальнейших преступлениях,
и могут
обмениваться письмами,
мнениями, сигналами....
И этому по возможности положить конец.
Это было возможно...
Как же мы всего этого не заметили?
А тут ещё приходилось тратить нервы
на левое студенческое движение.
Главным образом...
Швейцарский писатель Макс Фриш
выступает в качестве гостя съезда.
...поэтому теоретизировано
и для рабочих абсолютно непонятно.
Как минимум одно из этих явлений
полиции,
как бы её ни усиливали,
ни специализировали, ни обучали,
ни даже путём прослушивания телефонных
разговоров, почти уже незаконного,
не удастся устранить.
Тут выбор делает народ.
Кроме приглашения
к беззаботному потреблению -
условию экономического роста, -
что ещё предлагается молодёжи?
Какая цель, превышающая собственную
личность, какой смысл жизни?
Я не говорю конкретно о ФРГ.
Демократия же... если только
хотеть её восстановить,
а не только спасти...
а это значит - больше демократии...
Вот это была бы цель,
более высокая, чем забота
о себе как о потребителе.
Доброе утро, господа. - Доброе утро,
господин директор. - Доброе.
Итак, сразу к делу?
Следующее заседание в 11 часов.
Запись готова? - Готова.
- Прошу вас, господа.
Доброе утро, господин депутат.
- Доброе утро. - Присаживайтесь.
Речь поневоле ведём о силе мы,
Но не воспевая при том насилие.
Сестра моя...
любимая, Исмена,
Не знаешь разве,
Зевс до смерти нас
обрёк терпеть эдиповы страданья.
Ведь нет такого горя иль напасти,
Позора иль бесчестия, каких
С тобой мы в нашей жизни не видали!
- В чём дело? Вижу, весть твоя мрачна.
Чтит погребеньем одного из братьев
Креонт, а у другого отнял честь.
Он Этеокла в землю по обряду
Сокрыл, и тот Аида стал достоин.
Злосчастное же тело Полиника
Он всем через глашатая велит
Не погребать и не рыдать на ним,
Чтоб, не оплакан и земле не предан,
Он сладкой стал добычей хищным птицам.
Как слышно, сам Креонт по доброте
Тебе и мне -
да, мне! -
о том объявит.
В каком же деле?
Что ты замышляешь?
Ты мёртвого поднимешь ли со мною?
Похоронить... Но это под запретом...
И за себя,
и за тебя для брата
Всё сделаю, ему останусь верной.
О дерзкая! Креонту вопреки?
Он у меня не волен взять моё.
- Мы женщинами рождены,
и нам с мужчинами не спорить -
помни это.
Над нами сильный властвует всегда,
Во всём - и в худшем -
мы ему покорны.
И потому Подземных умоляю
Я, подневольная,
о снисхожденье.
Я буду подчиняться тем, кто властен:
Нет смысла совершать, что выше сил.
Просить не стану:
мне твоё участье
Не надобно, хотя б ты и желала.
Но только никому не говори,
Держи всё в тайне -
промолчу и я.
Нет, доноси!
Мне станешь ненавистней,
Коль умолчишь, чем если скажешь всем.
Ты сердцем горяча к делам ужасным.
Без сил паду, но всё же сделав дело.
Нет! Не может сердце...
Я не могу. Подожду в холле.
- Можно и мне с тобой?
Костюмы подготовьте, пожалуйста.
Я Этеокла,
что в бою за город
Пал, всё копьём своим преодолев,
Велел предать земле и совершить
Над ним обряд,
достойный благородных.
О брате ж Этеокла, Полинике,
который край свой и богов отчизны,
вернувшись из изгнанья,
сжечь хотел дотла
и братскою упиться кровью,
и граждан всех рабами увести -
о нём мы возвещаем