милая, знаю. Я сам...
Нет, не надо.
Я вообще не понимаю, о чём ты.
Он не воображает,
не придумывает сцену убийства,
но он воображает себя в качестве свидетеля.
Я тебя люблю.
То, что он видит
через мутное окно, стекло,
которое успешно функционирует
как некий элементарный экран,
или даже киноэкран,
должно восприниматься
как отчаянная попытка визуализировать,
даже вызвать галлюцинацию,
материальное воплощение
того, что он слышит.
-Привет, малыш.
-Заткнись!
Я - папа, ты, тупая башка!
И где мой бурбон?
Квартира Дороти - это одно
из тех адских местечек,
которые объединяют фильмы Дэвида Линча;
места, где все моральные и социальные
сдерживающие факторы
оказываются подвешены, где всё возможно.
Самый низкий мазохистский секс,
непристойности,
самый глубокий уровень наших желаний -
такой, что мы даже не готовы
признать их нашими, -
в таких местах мы смотрим в лицо этим вещам.
Раздвинь ноги.
Шире.
Теперь покажи мне её.
Не смотри на меня, мать твою.
С какой точки зрения мы должны
воспринимать эту сцену?
Можно представить её как сцену,
когда маленький ребёнок,
спрятавшийся в шкафу или за дверью,
Мамочка.
...подсматривает за родителями.
Он ещё не знает, что такое сексуальность,
как это делается.
Всё, что он знает - это то, что он слышит:
это странное глубокое дыхание.
И потом он пытается представить,
что происходит.
В самом начале «Синего бархата»
мы видим, как у отца Джефри
происходит сердечный приступ, он падает,
т.е. происходит приостановка нормальной
отцовской власти.
Привет, пап.
Мамочка! Мама!
Мамочка.
-Мамочка любит тебя.
-Детка хочет трахаться!
И Джефри как будто воображает
эту дикую семейную пару Дороти и Фрэнка
как некое фантазматическое замещение
отсутствующей реальной власти отца.
Готовься трахаться, ты,
траханная сука! Ты сука!
Не смотри на меня, мать твою!
Очевидно, что Фрэнк активен,
но он даже слишком активен.
Он нелепо чрезмерен: жесты,
крики и т.д. - они будто призваны нечто сокрыть.
Задача, основная задача, здесь в том,
чтобы убедить невидимого наблюдателя
в том, что отец силён,
и скрыть то, что он - импотент.
Так что вторым способом прочтения
сцены был бы спектакль,
нелепо жестокий спектакль,
поставленный отцом, чтобы
убедить сына в своей власти,
в своей сверх-потенции,
сверх-могуществе.
Третьим вариантом было бы
сконцентрироваться на самой Дороти.
Многие феминистки в этой сцене, конечно,
делают акцент на зверском отношении к женщине,
на оскорблении, на том,
как оскорбляют персонаж Дороти.
Очевидно, что здесь это присутствует.
Но, я думаю, мы должны пойти на риск
и дать ещё более шокирующую
и противоположную интерпретацию.
Что если центральной проблемой
всего действа является
пассивность Дороти,
Не смотри на меня, твою мать!
так что действия Фрэнка -
это отчаянная, нелепая,
но, тем не менее,
эффективная попытка помочь Дороти,
пробудить её от летаргии, вернуть её к жизни.
Таким образом, если Фрэнк -
это чья-то фантазия,
то возможно, он фантазия Дороти.
Здесь мы имеем странное
переплетение фантазий.
Ты жива, малышка.
И это уже не просто двусмысленность,
а скольжение по трём точкам зрения.
Вот что, я думаю, объясняет
странные взаимные отражения этой сцены.
Это приводит нас к нашему третьему и,
возможно, критическому примеру.
Для меня это самый красивый кадр
во всем «Головокружении».
Кадр, в котором мы видим Скотти,
который как вуайерист
подглядывает через щель.
Как будто Мадлен на деле
находилась бы в обычной реальности,
в то время как Скотти
подсматривал за ней
через некий загадочный проём,
из какого-то тёмного нижнего мира.
Это зона воображаемого,
фантазматического Взгляда.
Взгляд - это та тёмная точка,
слепое пятно,
из которого объект, на который
взглянули, возвращает взгляд.
Заподозрив, что в соседнем гостиничном
номере произошло убийство,
Джин Хекман, играя в частного