лишь о радости, - тотчас же
Перед собой оно как будто видит
И вестника той радости; а ночью
Оно в себе рождает ложный страх
И куст легко медведем почитает.
Однако в их рассказах обо всем,
Что в эту ночь случилось, в превращенье
Их умственных способностей и чувств,
Есть не одна игра воображенья.
Хоть это все достойно удивленья.
Послали ли в дом Основы? Воротился ли он домой?
О нем нет и слуху. Без сомнения, он околдован.
Если он не воротится, то наша пьеса пропала. Без него она не может
идти, не правда ли?
Невозможно! Кроме него у вас нет во всех Афинах человека, который был
бы способен взять на себя роль Пирама.
Нет, он просто-напросто самый сильный ум из всех афинских мастеровых.
Да,
и вместе с тем самый красивый мужчина.
Он истинный любовник по своему приятному голосу.
Вы бы должны были сказать: истинный образчик совершенства. Любовник!
Боже нас упаси! Это самая ничтожная вещь!
Господа, герцог возвращается из храма; там же обвенчаны два или три
кавалера, две или три дамы.
Если наша пьеса пойдет, наше счастье у нас в
руках!
О, мой любезный крикун Основа!
Это навсегда лишает тебя шести пенсов в день.
Он непременно получил бы шесть пенсов в день.
Я хочу быть повешен, если бы герцог не назначил ему по шесть пенсов в день за то, что он сыграл роль Пирама -
и он бы заслужил их.
Шесть пенсов в день за Пирама или ничего!
Где они, мои молодчики?
Где они, мои милые?
- Основа?
- Основа?
Основа!
О торжественнейший день!
О счастливейший час!
Господа, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня, какие
- Я расскажу вам все точь-в-точь, как случилось.
- Говори, говори, любезный Основа!
Ни слова обо мне.
Все, что я скажу вам теперь, - это что герцог
откушал.
Надевайте ваши костюмы, привяжите хорошие шнурки к вашим бородам и
новые ленты к вашим башмакам.
Сейчас отправляйтесь во дворец. Пусть всякий
заглянет хорошенько в свою роль,
ибо - коротко и ясно - наша пьеса будет
представлена.
Да!
Пусть Фисби на всякий случай наденет чистое белье;
да не позволяйте тому, кто должен представлять льва, грызть свои ногти;
пусть он выставит их, как львиные когти!
Да еще, возлюбленные актеры, не кушайте луку
или чесноку, потому что дыхание наше должно быть приятно.
Я не сомневаюсь, что мы услышим похвалы нашей комедии.
Ни слова более. Отправляемся!
Марш!
Посмотрим-ка, какие развлеченья
И пляски нам предложит Филострат,
Чтобы убить трехчасовую вечность
Меж ужином и часом спать ложиться.
Но где же он, наш учредитель празднеств? Где Филострат?
- Я здесь, Тезей могучий!
- Скажи скорей, веселости какие
Ты нынче вечером предложишь нам:
Комедию ль иль музыку какую?
Как обмануть ленивые часы,
Когда у нас не будет развлечений?
Вот список приготовленных забав.
Что будет, государь, тебе угодно
Из них избрать? С чего велеть начать?
- "Сражение кентавров. Будет петь
Афинский евнух и играть на арфе".
Не нужно.
Я рассказывал об этом
Моей жене, во славу Геркулеса.
"Как пьяные вакханки растерзали
В час бешенства фригийского певца".
Старо и я уж это слышал раз,
Когда из Фив с победой возвратился.
"Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете".
Презлая тут и тонкая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
"Грустная, краткая сцена Пирама,
Истинно траги-веселая драма".
Траги-веселая и грустная при том,
И краткая!
Да это лед горячий
И твердый снег!
Ну, как согласовать
Все эти несогласья?
Государь, во всей пьесе этой, может быть,
Каких-нибудь слов десять. Я не знаю
Другой пьесы столь короткой; но,
Мой государь, и эти десять слов
В ней лишние. Вот отчего она
И краткая, и грустная пьеса.
В ней слова нет на месте; нет актера,
Хоть крошечку способного.
Она трагической пьесой названа
Лишь потому, что в ней лишает жизни
Себя Пирам;
но, признаюсь, когда я видел репетицию пьесы,
Глаза мои слезами наводнялись,
И громкий смех едва ли заставлял
Когда-нибудь лить слезы веселее.
- А кто ж актерами?
- Мастеровые, которые мозольными руками