тюрьме.
Мой отец был в группе Сопротивления
под началом графа фон Штауфенберга.
Всю нашу родню, даже дедушку и бабушку,
объявили государственными преступниками
и арестовали.
Меня с сестрами отправили
в концлагерь Бад Сакса,
там нам поменяли фамилии
перед отправкой в Сибирь.
Нацисты конфисковали наши родовые
владения, а потом туда пришли русские.
Тем, кто еще оставался в Штайнорте,
пришлось бежать на Запад от ужасов войны.
Эти события - лишь истории, или сны.
Только мне одной принадлежат
детские воспоминания об отце.
Как он брал меня на озеро - смотреть
на блики света на камнях.
С тех пор камни вошли в мою жизнь.
Камни были со мной и в Париже, и в Нью-Йорке.
Я целый год тогда жила в отелях,
и ни разу нигде не снималась.
Только рисовала камни.
На этом фото Нона, Габриэла, мама, Катарина
и я снова вместе - те, что остались
в живых из нашей семьи.
Мы как кочевники скитались по стране,
искали приют у родственников и друзей.
Я сменила тринадцать гимназий,
включая Вальдорфский институт,
женский монастырь и деревенскую школу,
где было одно помещение для всех.
В четырнадцать я была неуклюжей и угловатой,
с огромными ножищами.
Часто спотыкалась на ровном месте и падала.
Мне хотелось быть похожей на сестру Нону.
Как-то раз, зимой, знакомая дама,
фотограф в журнале «Констанце»,
предложила мне сделать несколько снимков
на снегу.
К моему изумлению фото попало на обложку.
Я тогда училась
в художественной школе в Гамбурге.
Халтурила, делая эскизы на ткани,
надеялась стать художницей.
С утра до вечера я рисовала,
и это было здорово!
В городе был чудный сад,
где мы писали с натуры, или натюрморты.
Помню, как целый семестр
я рисовала один-единственный камень.
Это был очень значимый опыт.
Моя первая любовь - танцы,
а вторая - живопись.
Танцы скоро отпали
из-за слишком высокого роста.
Я проучилась два года в художественной школе,
пора было выбирать профессию.
Мама сказала: «Тебе нельзя быть художницей.
Ты ничего не сможешь заработать.
Ведь никогда не знаешь,
будут покупать твои картины, или нет».
В конце концов, мне надоели эскизы на ткани.
Я уехала во Флоренцию, чтобы только рисовать.
Однажды на улице перед галереей Уффици
со мной заговорил Хуго Мулас.
Он был уже известным фотографом
и пригласил меня сниматься.
Так я впервые стала моделью.
Но успех пришел, только когда
я полностью преобразилась в Верушку.
Раньше модель должна была сама
делать себе макияж и прически.
Съемки для меня - всегда любовный
треугольник: фотограф, камера и я.
Я часто представляю так: камера - мой
возлюбленный, и у нас увлекательный флирт.
Влюбленным взглядом я смотрю либо в камеру,
либо куда-нибудь в сторону.
А фотограф нажимает на кнопку
в тот самый момент,
когда я нашла нужную позу и выражение лица.
Это очень волнующее переживание -
когда между камерой, фотографом
и мной возникают такие отношения.
И никогда не бывает плохих снимков.
Ради одного удачного снимка, который
потом напечатают, делают сотни проб.
Иногда все получается с первого раза,
иногда не хватает и сотни роликов.
Свет в фотографии - отдельная тема.
Это - звезда, что сама по себе.
Я не очень люблю фотовспышку,
ведь она настигает внезапно.
Ведь я чую на лице малейшее
изменение света и сразу реагирую.
Свет может сделать твои черты
волшебно прекрасными, но может их и исказить.
Он господствует над настроением
и делает либо красивой, либо безобразной.
Ирвинг Пенн был первым фотографом звезд,
который начал со мной работать.
Вскоре он стал называть меня
«битник с пятой авеню».
Я у него научилась многим полезным вещам.
Именно он снял меня для обложки
журнала «Вог», который выходил в Америке.
Пенн - мастер натюрморта,
и меня он тоже использовал в этом качестве.
В школе меня дразнили.
Я была Пеппи Длинный Чулок, или Цапля.
А теперь длинные ноги и пышные волосы
сделали меня знаменитой.
Тогда стилисты создавали
массивные конструкции из полиакрила,
их было трудно удержать на голове.
Их назвали потом «Высокая