плавают, как лодочки.
Видишь, как они плывут?
Побудь здесь, Мария.
Я проверю силки, и мы пойдем
в деревню на праздник.
Изабель...
Почему он ее убил?
Почему он ее убил?
Тишина! Тишина!
Потом расскажу.
Франкенштейн!
Знаком креста святого
избавь нас от врагов наших,
Господь наш Бог.
Во имя Отца, Сына и святого Духа. Аминь.
Куда ты спрятала спички?
В ящик.
- Изабель!
- Чего?
Расскажи мне, что собиралась сказать.
- Про что?
- Про фильм.
Не сейчас, завтра.
Нет, сейчас! Ты обещала.
Почему монстр убил девочку
и почему его потом убили?
Ты сама не знаешь. Ты просто врунья.
Никого не убили. Ни девочку, ни его.
Откуда ты знаешь?
Откуда ты знаешь, что они не умерли?
Потому что в фильмах все неправда.
Это просто трюк.
И к тому же я видела его живым.
Где?
Я знаю место, неподалеку от села.
Не все могут его видеть.
Он выходит только по ночам.
Он призрак?
Нет, он дух.
Как духи, про которых
рассказывает донна Люсия?
Да.
У духов нет тела.
Вот почему их нельзя убить.
Но в фильме у него было тело.
У него были руки, были ноги.
У него все было.
Это как костюм, который надевают,
когда выходят из дома.
Если он выходит только по ночам,
то как же ты смогла с ним поговорить?
Я же сказала тебе, что он дух.
Если ты подружишься с ним, то сможешь
разговаривать, когда только захочешь.
Просто закрой глаза...
и позови его.
"Это я, Анна".
"Это я, Анна".
Кто-то, кому я недавно показывал
в одном из моих стеклянных ульев
движение этого колеса, так же видимое,
как большое колесо стенных часов,
с удивлением смотрел на это обнаженное
бесконечное треволнение сотов;
безостановочное, загадочное и безумное
трепетание кормилиц у выводковых камер;
одушевленные мосты и лестницы, которые
образуют работницы, выделывающие воск;
все захватывающие спирали царицы;
разнообразную и непрерывную
деятельность толпы;
безжалостное и бесполезное напряжение;
чрезмерно ревностную суету;
нигде не ведомый сон, кроме колыбелей,
уже подстерегаемых завтрашним трудом;
и даже покой смерти,
удаленный из этого убежища,
где не допускаются
ни больные, ни могилы.
И как только прошло удивление,
наблюдавший все эти вещи
поспешил отвратить глаза оттуда,
где можно было прочесть
полный печали ужас.
Два и два - четыре.
Четыре и два - шесть.
Шесть и два - восемь,
плюс восемь - шестнадцать,
плюс восемь - двадцать четыре,
плюс восемь - тридцать два.
Поклонимся всем святым,
да, да, да.
Хорошо. Хорошо.
Уберите свои вещи.
Тишина!
Тишина!
Дон Хосе разозлится.
Доброе утро, дон Хосе.
Доброе утро, дон Хосе.
Бедный дон Хосе!
- Кто же это с ним сделал?
- Вы, учительница!
Давайте посмотрим...
Паулита,
чего не хватает дону Хосе?
- Сердца.
- Хорошо. Прикрепи его на место.
Мари-Кармен, для чего нужно сердце?
Чтобы дышать.
Глядя на других,
мы такие умные, такие смешливые...
- Так чем на самом деле мы дышим?
- Легкими.
Покажи их нам.
Возьми легкие.
Прикрепи их.
Очень хорошо.
Для чего нужен желудок?
- Чтобы есть.
- Отлично. Прикрепи его, Паулита.
Очень хорошо. Садись.
А теперь внимание.
Дон Хосе может ходить. Он может дышать.
Он может есть. Но...
все же кое-чего...
очень, очень важного...
ему еще не хватает.
Костей?!
- Костей?!
- Ушей?!
Анна...
Ты сегодня очень тихая.
Чего не хватает дону Хосе?
- Его глаз.
- Его...
Тише, Изабель.
Отвечай, когда я спрашиваю тебя.
- Глаз.
- Очень хорошо.
Подойди и прикрепи их к нему.
Теперь дон Хосе может видеть.
Видишь тот дом с колодцем?
- Он там живет?
- Да.
Хочешь туда пойти?
Ладно.
Изабель!
Изабель!
Мама спрашивала про тебя сегодня днем.
Она хотела знать, где ты была.
Я сказала, что ты еще в школе.
Ты ходила к колодцу?
Да.
Видела его?
Нет.
Ясно. Он же не знает тебя.
Папа идет!
Папа идет!
Папа, вот еще один.
- Папа, а вот другой.
- Иду.
Этот - несъедобный.
На что спорим, что съедобный?
Не трогай его.
- Этот - съедобный, правда?
- Посмотрим.
Да, это съедобный гриб.
Видишь!
Кто знает, как он называется?
- Сыроежка.
- Мухомор.
Нет,