приму это как предложение
руки и сердца.
- У вас отличный пульс, миссис…
- Топлис.
Да, увидимся зимой,
этого будет достаточно.
Я надеюсь.
Мне 43, знаете.
Вам не нужно это знать
для ваших отчетов?
В следующий раз.
В следующий раз.
- О? Он будет?
- Да, конечно.
Это был хороший
бесплатный визит.
Я вас правда
не знаю, мальчик?
Совершенно.
Я только приехал сюда
и сейчас уезжаю.
- Эй, сколько вы берете?
- Обычная плата.
- Джин дешевле.
- Да, но здоровее ли?
Жить незачем,
так что какая разница?
Бог знает, мне незачем жить с тех пор,
как мой единственный сын погиб.
До свидания,
миссис Топлис.
Доктор Уолкер?
- Далеко едете.
- Да.
Лутон мне подойдет.
Слышал, в Лутоне есть работа.
Это все,
что там будет.
Отметьте за мной птицу.
Вы видели её, Джордж?
Вон там, я думаю.
Эй, надеюсь, она мертвая.
Её клюв прямо у моей задницы.
Да. Два ранения в ногу, одна медаль и никакой работы дома.
Вот потому я здесь.
Жена из себя выходит.
Это понятно. Это меньшее, что я
мог сделать для нее, детей.
У тебя есть кто-нибудь, Лоуренс?
Семья и вообще?
Я нашел кое-кого.
Я правда...
Ну, знаешь.
- Как ее зовут?
- Дороти.
В свое время у нее были деньги.
Я должен раздобыть немного.
Что ты думаешь?
Ну, если она станет ещё меньше,
мы будем есть дикого голубя.
Если в Лутоне ничего не найду, опять
завербуюсь, как это ни ужасно.
- Что, до следующей войны?
- Другой войны не будет.
Это была Великая война.
Таких больше не будет.
- Только не таких.
- Да, конечно, не будет.
Пока следующий безумец, король
или капиталист, не скажет.
До следующего финансового
или национального кризиса.
А до того нет.
Все нормально.
Я сам думал перевербоваться.
Годы могут пройти, прежде чем мы
снова станем пушечным мясом.
Ты не один из этих
социалистов, нет?
Нет.
Я знал когда-то
одного.
А она ничего.
Тебе никгда не было
интересно, как оно на вкус,
когда богатые ублюдки
едят это в своих барских домах?
Повисит в погребе пару дней,
жареное, с пряностями и соусом.
С жареным картофелем
Вино, серебро, люстры.
Совсем
по-другому.
И как оно
на вкус?
Дерьмо.
- Ну же. Давай поедим.
- Ох, Энни.
Мой мальчик.
Поверить не могу.
И они шагали, братья.
Они шагали не за деньги,
не за рабочие места,
не против богачей или из страха
перед работным домом,
но в память
о Дне перемирия.
Год прошел, и он
унес надежды и мечты вернувшихся героев.
И будь вы там, как был я,
вы бы знали, сколько их.
Вы бы знали,
что шло 10 000 человек.
И вы бы
также узнали,
что капиталистические газеты
никогда не напечатают эти новости.
Новости о 10 000 человек
и больше,
вышедших из серого тумана
ноябрьским утром
к Памятнику
Неизвестному солдату,
плач флейт
над шагающими группами,
четкая поступь
мужчин,
их военные медали,
висевшие на красных знаменах
и ломбардные расписки, пришпиленные к их пальто,
молчаливое обвинение системы,
которая возносит мертвых,
и обрекает
живых на голод.
Слушайте, слушайте!
И во главе процессии
они несли большой венок
с надписью,
гласившей:
"От живых жертв,
безработных,
нашим мертвым товарищам,
умершим напрасно".
И они возложили этот венок
к остальным венкам,
и они сыграли похоронный марш, а потом Доброе старое время,
но, Бог мой,
говорю вам,
закончили мы Красным Флагом
и Интернационалом
и затем
быстрым шагом живые герои
миновали Уайтхолл
на обратном пути к своим
холодным и голодным домам.
И, братья и сестры,
мои противники из консерваторов
и так называемых либералов
и каждая консервативная газета
в стране вопрошают:
"К чему все это волнение?
К чему эти протесты?
Что беспокоит
простых рабочих?"
И я скажу вам то,
что я скажу им,
когда меня выдвинут
в Парламент от вас.
Я скажу о тех,
кто положил свою жизнь
за страну,
достойную героев.
Скажите им.
Я скажу о 2 000 000 безработных
в стране, достойной героев.
Да!
Я скажу о бедности и трущобах, тогда как не должно быть
ни единого голодного рта
в этой стране, достойной героев.