дело?
- В чём?
- Думаешь, я что-то задумал, да?
- Да.
Я всегда о тебе хорошо заботился,
не так ли, Филлип?
"Хеллманнс" майонез - банка самого
большого размера!
Меня, вообще-то, уже тошнит
от майонеза, Трит.
- Что ты хочешь сказать?
- Мне теперь нравится запечённое мясо.
Вот говядина с капустой - так, как её
готовит Харольд,
мягкая, сочная, вкусная. И её нужно
просто обмакнуть в горчицу. Вот - видишь?
Хочешь? Нужно просто обмакнуть.
Отрезать тебе кусочек?
Ну, как хочешь.
Давай, пошли есть!
Приятный звук, правда?
Дождь стучит по крыше.
Ну-ка, посмотрим...
Да, это хорошая книга.
Как-то здесь душно, а?
Может, мне стоит открыть окно?
- Ой, нет! - Почему?
- Мне нельзя дышать ночным воздухом.
- Кто тебе сказал?
- Трит.
- Трит говорит, он ещё хуже, чем дневной.
- Но ты не можешь убежать от ночи.
Она проскальзывает в дверь.
Просачивается через щели.
Весь Нью-Джерси покрыт ночью.
Всё Западное полушарие,
если говорить точнее.
Не делай этого, Харольд!
Ну, подойди же. Давай я тебя приободрю.
Отлично сработал, Трит!
Я говорил тебе, что я готов, Харольд!
Говорил, что могу справиться с заданием!
Почему тебя так долго не было?
Я уже начал волноваться.
- Ну, ты же знаешь, пробки, Харольд.
- Ты взял такси?
Нет, я поехал на автобусе.
Я тебя специально инструктировал, чтобы
никто не мог пойти за тобой до дома.
Никто и так не шёл за мной до дома.
Вот, видит бог!
Но в следующий раз я всё-таки возьму
такси. В автобусе - сплошная стервозность.
Это почему-же?
Там сидел один огромный негр,
наверное, баскетболист или что-то такое.
Он сидел, широко расставив
свои длиннющие ноги,
так что пассажиры с обеих сторон от него
были совсем зажаты, прямо не могли дышать.
Слева от него был парень в костюме -
мне было на него наплевать.
Но справа от него была такая милая
старушка, совершенно зажатая!..
- И что потом было?
- Ты хочешь услышать всю историю?
Меня она очень интересует.
Та милая старушка
в конце концов встала и вышла,
- и тогда я сел на её место.
- Это была ошибка.
- Но мне же было ещё долго ехать.
- Ладно, продолжай.
- Ну, так я там сижу... - Угу.
- И там очень мало места.
И тогда я думаю: "Может, если я буду
давить на него ногой, он подвинется."
- Он подвинулся?
- Парень не шелохнулся, Харольд!
И тогда я стал давить сильнее.
Я весь напрягся. Моя нога в страшном
напряжении давит на его чёрную ножищу.
- И что потом? - Ему хоть бы хны! Этот
парень - прямо, как скала в Гибралтаре.
Ты оказался в сложной ситуации, Трит.
Я тебя об этом предупреждал.
- Но у меня не было выбора!
- Тебе вовсе не обязательно было садиться.
Я подумал, что парень подвинется.
Он не собирался двигаться.
Ты знал это, Трит. Будем откровенными.
В глубине души ты знал, что этот парень
ни за что не подвинется.
Ты прав. В глубине души я знал, что
этот парень ни за что не подвинется.
- И ты всё равно сел. - Я сел, потому
что этот хам совсем сдавил пассажиров.
- Кто-то должен был что-то сделать, так?
- О, так ты опять говоришь о справедливости.
Да, именно, о справедливости.
Итак, я повернулся к парню, и говорю:
"Угадай, что у меня в правой руке."
Откуда у тебя мой пистолет?
Ну, он просто лежал без дела, Харольд,
так я подумал, что мне бы он
не помешал для защиты.
Ага. Продолжай рассказывать.
И тогда я говорю ему, Харольд:
"Моя рука лежит на пистолете, который
нацелен прямо на твоё чёрное сердце."
Ты так сказал?
Да. Я сказал ему, что буду считать до
десяти, Харольд, - как ты меня учил.
Я сказал: "Если ты не сдвинешь ноги, и не
дашь мне возможность нормально дышать,"
"на счёт 10,"
"мой указательный палец нажмёт на курок
этого полуавтоматического пистолета,"
"и пуля пролетит через мой пиджак прямо
в твоё большое чёрное седце."
Он ничего не ответил. И тогда я начал
считать - в точности, как ты говорил:
1, 2, 3, 4...
И когда я дошёл до пяти,
он выскочил из автобуса.
А что бы случилось, Трит,
если бы, скажем...
Ну, если бы ты досчитал до 10,
а он так и не сдвинулся?
- Этого