на тех,
кто действительно безутешен.
Тем не менее я продолжал движение
по закованной в бетон местности.
Словно я все еще был тем самым героем,
кто вынесет все.
Я вдруг подумал о том, что просто
непостижимо,..
. . .как все эти люди в супермаркетах,
на детских площадках и в окнах новых домов,..
. . .как все люди в этой, и не только
в этой стране, выносят жизнь.
- Вы тоже проходите теорию множеств?
- Скукотища!
Множество А плюс множество Б равняется
множеству Ц.
Слушай, у меня на 4-ом этаже
подружка живет.
А у меня - на 9-ом.
А у меня даже одна подружка
в пентхаусе жила.
Мне во всем видится какая-то ужасная
нелепость.
Например, хочу запомнить конкретную фразу
из этой пьесы.
И вдруг замечаю вот этот спичечный
коробок.
И тут же я начинаю себя спрашивать:
а почему в пьесе нет спичечного коробка?
До чего же это неестественно -
всегда изъясняться фразами других людей!
Лишь надолго погрузившись в воспоминания,
мне иногда удается согласиться с текстом.
Потому что я убеждаюсь, что нечто подобное
было уже и со мной. Просто я об этом забыла.
Благодаря воспоминаниям я могу играть.
Играть, не испытывая этого ужасного
удушья, которое всегда меня мучает.
Если я не знаю,
что я делаю и зачем я это делаю.
Поработав, как следует, со своей памятью,
я ощущаю огромное желание играть.
И я тогда бываю очень счастливой.
Но все чаще мне вообще ничего не удается
вспомнить. И тогда я играю, как робот.
На последнем спектакле я вдруг
замолчала.
Хотя прекрасно знала текст.
Да и суфлерша мне его подсказывала.
Но как унизительно все это повторять!
Унизительно. Ты слышишь?
Я с тобой разговариваю.
Помоги мне, Вильгельм, или уйди.
Мне противно, что тебя ничем
не проймешь.
А ведь еще вчера ты мне поэтому
завидовала.
А сегодня мне это противно.
Я готова тебя. . .
Убить? Что ж, попробуй.
Может быть, я чему-нибудь научусь у тебя.
Давай, убей меня.
Ты мешаешь мне писать.
Рассказываешь о себе,
о своих трудностях в работе. . .
...и не замечаешь, что я,
между прочим, тоже работаю.
И в результате у меня получается
то же самое,..
. . .что у тебя с твоим спичечным коробком,
которого нет в тексте пьесы.
И я не могу писать дальше,
потому что. . .
Мне кажется, что все, о чем ты
только что сказала, я уже должен был записать.
Поэтому оставь меня в покое.
Ты ведь даже и не слушал меня.
Нет, слушал, но при этом все время думал,
что упускаю возможность писать.
Мерзавец.
Не надо так говорить, Тереза.
Скажи что-нибудь.
Когда ты молчишь, на тебя противно
смотреть.
А о чем ты сейчас пишешь?
Это рассказ об одном добродушном
человеке,..
. . .который, однако, неспособен испытывать
чувство сострадания.
Я хочу доказать, что добродушие и
безжалостность неотделимы друг от друга.
Я думаю, это будет политический рассказ.
Кстати, я хотел бы покататься на лодке.
Где это здесь можно сделать?
На Майне.
Тогда покатаемся завтра.
Я хочу взять с собой старика. А Миньон мы
оставим здесь. Ей нужно привыкать быть одной.
Здравствуй, мама.
Сразу же после этого он поднялся на гору
и повесился.
Я был не в состоянии помочь Терезе
и искал ДЛя себя оправдание в своей работе.
Хотя прекрасно понимал,
что работой это можно было бы назвать,..
...только при условии моей полной открытости
по отношению к Терезе.
Не в силах побороть свою апатию, я еще и
петушился перед ней.
Здесь ты хотел покататься?
Вильгельм?
С тех пор я очень изменился.
И не в том дело, что я сплю на полу.
В любом случае, у меня болит спина, и мне
это необходимо.
Тогда было совсем другое время.
Неужели ты не понимаешь?
Мы разделяли почти так же, как ты сейчас,
естественную жизнь и политику.
И из нашей защиты естественного
от ненавистной политики. . .
. . .в конце концов получилась самая
ужасная политика.
- Вы действительно не умеете плавать?
- Вильгельм!
Пожалуйста, Вильгельм!
Вильгельм!
Вильгельм! Пожалуйста сохрани мне
жизнь!
Я же знаю, ты собираешься ехать дальше!
Возьми меня с собой!
Послушай, я могу имитировать голоса