artizbaСТЕПНОЙ ВОЛК|(по роману Германа Гессе)
Только для сумасшедших!
День прошёл, как и вообще-то проходят|дни, я убил, я тихо сгубил его.
Я сгубил его своим примитивным|и робким способом жить.
Я работал несколько часов, потом|появились боли, принял порошок.
Принял горячую ванну,|порадовался, что перехитрил боль.
Просто один из этих давно уже обычных|и привычных для меня дней,
когда даже вопрос, не пора ли|последовать примеру Адальберта Штифтера
смертельно порезаться при бритье,|разбирается деловито и спокойно,
без волнения и страха.
Кто знает другие дни, скверные, с приступами|подагры, или те дни духовного умирания,
те чёрные дни пустоты и отчаяния,
когда среди разорённой и высосанной|акционерными обществами земли
человеческий мир и так называемая культура|с их лживым, дешёвым, мишурным блеском
то и дело вызывают у нас тошноту,
тот очень доволен такими нормальными,|половинчатыми днями, как сегодняшний;
он благодарно сидит у тёплой печки,|благодарно отмечает, читая утреннюю газету,
что и сегодня не вспыхнула война,|не установилась новая диктатура,
не вскрылось никакой особенной гадости|в политике и экономике.
Прекрасная вещь - довольство,|безболезненность, эти сносные, смирные дни,
когда ни боль, ни радость не|осмеливаются  вскрикнуть,
когда они говорят шёпотом|и ходят на цыпочках.
Но со мной, к сожалению, дело обстоит так,|что именно этого довольства я не выношу,
оно быстро осточертевает мне, и я в отчаянии|устремляюсь в другие температурные пояса,
по возможности путём радостей,|а на худой конец и с помощью болей.
Тут во мне загорается дикое желание сильных|чувств, сногсшибательных ощущений,
бешеная злость на эту тусклую, мелкую,|нормированную и стерилизованную жизнь,
неистовая потребность разнести что-нибудь|на куски, магазин, например, собор
или себя самого, совершить|какую-нибудь лихую глупость,
сорвать парики с каких-нибудь почтенных|идолов, растлить маленькую девочку
или свернуть шею нескольким представителям|мещанского образа жизни.
Ведь именно это я ненавидел и проклинал|непримиримей, чем прочее,
- это довольство, это здоровье,|это прекраснодушие,
этот благоухоженный оптимизм мещанина,
это процветание всего посредственного,|нормального, среднего.
Господин Галлер!
О...
Вам нехорошо?
О, нет, нет... Мне очень жаль,|если я вас напугал.
Я совершенно не слышал,|как вы подошли.
У меня было так называемое...
состояние сна.
Действительно всё в порядке?|Разрешите, я провожу вас наверх.
Нет, нет, нет, этого не нужно.
Сядьте на минутку со мной,|если у вас есть время.
Спасибо, но я не привык
сидеть на лестнице у чужих квартир.
Ах да, вы совершенно правы.
Но... подождите немного, я хочу вам|объяснить, почему я здесь
должен провести некоторое время.
На этой лестнице так приятно пахнет,|здесь царит порядок и чистота.
Площадка такая чистая...|блестит и сверкает...
Безупречная чистота, такая же, как|у тёти вашей жены, там, внизу...
Я вдыхаю полной грудью этот запах|тишины, порядка, чистоты,
этого апофеоза мещанской чистоплотности,|аккуратности и точности,
благопристойности и обузданности.
Поверьте, я говорю без иронии!
Даже моя мать поддерживала этот порядок|в своей квартире и в своей жизни.
Но вы ведь больны!
Чепуха.
Я просто... несколько потасканный|старый степной волк,
который с одышкой преодолевает|лестницы в чужих домах.
Иногда у меня уже боли...|которые бывают у стариков.
Старики - это уже чересчур...|Вам же не больше пятидесяти.
Да, вы правы.
Это от сострадания к самому себе.|Но до этого не так далеко.
Стойте!.. Да, вы. Подождите-ка!|Покажите мне плакат.
Что это за вечернее представление?|Где оно? Когда?
Не для всех.
"Анархистский вечерний аттракцион!|Магический театр!"
Что там у вас в ящике?|Я готов что-нибудь купить.
ТРАКТАТ О СТЕПНОМ ВОЛКЕ
Жил некогда некто по имени Гарри,|по прозвищу Степной волк.
Он ходил на двух ногах,|носил одежду и был человеком,
но по сути он был степным волком.
В детстве этот человек|был дик, необуздан
и беспорядочен,|и