воспитание.
И по мне, оно было
слишком свободным,
потому что это причина
для беспокойств.
Что случится, если дашь
полную свободу кому-то?
Ребенок вынужден быть
сам себе авторитетом.
Когда никто не говорит:
делай это или то,
иди к зубному, иди в постель,
он вынужден считаться
со своим авторитетом.
И трудности, которые появляются
даже в том,
чтобы просто идти в постель,
были крайне травматичны для меня.
Это до сих пор
обычная проблема.
Слишком тяжело маленькому ребенку
всё решать самому.
Я упустил любовь авторитета,
что может ограничивать.
Потому что это форма любви.
Да, но школа была чистым адом для меня.
Это была очень строгая школа.
Я привык всегда делать то,
что я хотел.
и потом я попал в школу, где постоянно
нужно сидеть тихо.
Я до сих пор думаю,
что это полный дурдом.
Я не могу согласиться с этим.
Это идиотизм.
Зачем нужно сидеть тихо
за партой восемь лет?
Это совершенно идиотский принцип,
разве не так?
И ко мне плохо относились,
ученики запугивали,
мне было страшно выходить
во время перерывов,
потому что ко мне
плохо относились.
Я ненавидел каждый час,
потому что
мне приходилось сидеть внутри. Было ужасно.
Поэтому в итоге я
пришел к заключению,
которому я научился
в детстве, а именно
избегать того, что тебя беспокоит.
Это значит, я уходил, и этого
невозможно было понять
потому что я был в школе.
Тяжело маленькому
мальчику самому решить,
ходить в школу или нет.
Поэтому он уходил,
когда всё еще был в школе
и садился пить белое вино
на деревянном плоту
вместо учебы.
Ларс продолжал снимать фильмы.
Он писал, режиссировал
фильмы, пьесы...
Я не верю в школьную систему.
Я верю в рабочую систему.
и больше всего в опыт,
который получил
от 8 мм фильмов,
которые снял
и позже от 16 мм,
которые снял, когда учился.
Я взял взаймы оборудование оттуда и
использовал его по-разному.
Да, больше всего я верю
в самостоятельный опыт.
"Садовник, выращивающий орхидеи" был
входным билетом в киношколу
в Копенгагене.
Но что киношкола
принесла такого,
что Ларс Триер стал
Ларсом фон Триером?
Сперва это означало,
что я стал как "enfant terrible".
Естественно.
Я не собирался делать то,
чему меня учили все те идиоты.
Это их поражение, что получилось
так, как получилось.
Вена 1934
Мы учились не делать много.
Это сморелось бы вульгарно.
Мы не могли использовать обратные кадры.
И не могла использовать
наложение голоса.
Это была самая большая непристойность,
которую можно было вообразить.
И третье...
Что касается "Вены, 1934",
наш учитель хотел...
Ни при каких условиях
не начинать с надписи
"Вена, 1934".
Он хотел крупный план мухи,
ползающей по чернилам
и оставляющей пятна на счёте,
а наверху была надпись
"Вена, 1934".
Зачем тратить время на муху,
ползающую по чеку,
когда можно сделать просто?
Также, я думаю, все эти
технические приспособления,
такие как запись голоса и другие,
имеют атмосферное значение.
Мы встретились в киношколе.
В первые годы я смотрел на  него,
как на длинноволосого типа,
который вечно скрывается
под своими волосами
и ругается с учителями.
Всегда было агрессивное противостояние
между ним и учителями.
У меня не было дел с ним
до одного дня... Я монтировал...
Монтажная был в конце коридора
и он сделал что-то на видео.
Он сел поперек коридора и
сделал этот...
небольшой видео фильм.
Я помню, это было... Он спросил меня,
не хочу ли я зайти и посмотреть.
Я захотел. Тогда мы
в первый раз разговаривали.
Я зашел и посмотрел. Это был самый ужасный
мусор, который я когда-либо видел.
Я никогда не видел ничего подобного,
ни до ни после. Это была история...
Было две двери. За каждой женщина.
Я был совершенно потрясен. Мне пришлось...
Я улегся на пол и смеялся до слез.
И Ларс сказал:
"Чего это он?"
И я думаю, он действительно
стал уважать меня после этого...
Это не фильм, который можно ненавидеть,
над ним можно только смеяться.
Я хочу сказать, что оба компаньона,
с которыми я встретился в киношколе,
это Томас