наркодилером.
Страх тоже наркотик.
Страху нельзя поддаваться,
его надо использовать.
Этому учатся.
Ставь себя в такое положение,
когда тебя трясет.
Вначале будет только паника,
но со временем
включаются защитные силы
организма
и ты доверяешь себе
все больше.
Наконец, преодолеваешь себя,
и для тебя нет преград.
Правда.
- Ты это знаешь или думаешь?
- Знаю.
Сто раз пробовал.
Сто раз? Врешь.
Запроси-ка этот номер.
Все чисто.
Смотри, не испорти.
- По-моему, отличные обои.
- Да?
Только ты клей испортила.
Все делала по инструкции.
О, черт!
Знаешь что?
Плевать на задаток!
Надо было так с самого
начала.
Гляди.
Каждое сердце -
революционная ячейка.
Улыбку.
Извините.
Простите.
Разрешите?
- Прическа!
- Сейчас поправлю.
Прошу.
Ростбиф с овощным гарниром.
Черт, нам надо было
вниз с сигаретами.
Да, а вечером он заявляет,
что мы весь день курили.
Точно.
Вот ты где! Спятила?
Тебя клиенты ждут.
- Я только прическу поправила.
- Оно и видно.
Паоло, ты рехнулся?
На кухне!
- Извините, шеф.
- Я сколько раз говорил?
Знаешь что?
Мне надоело. Вон.
Ты уволен.
Нет, шеф, мне нужна
работа.
Нет-нет, это я виновата.
Это я сказала ему,
что можно.
Тогда убирайся с ним.
- Что?
- Собирай вещи.
Я все улажу.
Шеф, минуту!
Ну, почему я всюду лезу?
Это же здорово, что ты
заступилась за парня.
Да, но мне нужна работа,
понимаешь?
Нет, не понимаю.
Ты ведь ходишь
на демонстрации
против эксплуатации.
При этом пашешь
на какого-то богача.
Да, но пользы от этих
демонстраций никакой.
Бунтовать стало труднее.
Раньше хватало одних
длинных волос,
чтоб буржуа были
против тебя.
А то, что было запретным,
теперь продается в лавках.
Футболки с Че Геварой
или наклейки.
Потому и нет больше
молодежного движения.
Всем кажется, что все это
уже было.
И если у других
не получилось,
то почему должно
сработать у нас.
Да, но...
Во всех прежних революциях,
может, люди не добились
победы.
Но главное в том,
что лучшие идеи выжили.
То же касается личного
бунта.
То, что при этом в тебе
остается и выживает, -
делает тебя сильнее.
Интересно, сколько людей
там, внизу
размышляют сейчас
о бунте?
Сейчас, думаю, немногие.
Пол одиннадцатого,
все у ящика.
Пожалуй.
Европеец проводит
у телевизора по 4 часа в день.
- 4!
- Ужас!
Тут не до революционных
мыслей.
Знаешь...
То, что я не такая, как они,
для меня не проблема.
Проблема в другом.
Я не вижу ничего,
во что мне верить.
Не знаешь, как этому
помочь?
Поехали.
И что?
Кто тут живет?
Ты не спрашивала себя,
чем мы с Петером
занимаемся по ночам?
Клеите афиши. Или нет?
Что?
Что же вы делаете?
Ездим по городу
и высматриваем виллы.
И ту, которая понравится,
рассматриваем получше.
И что дальше?
Делаете пару снимков
и наклеиваете в альбом?
Разыгрываешь меня?
Мы проникаем туда.
Но соль в том, что мы
ничего не воруем.
Мы только портим мебель.
И оставляем письмо.
Или: "Золотое время
кончилось",
или: "Вы слишком богаты".
"Воспитатели".
Это вы с Петером
"воспитатели"?
Да.
И зачем?
Чтобы они не чувствовали
себя дома в безопасности.
Это ужасно, ты приходишь
домой,
а там кто-то был,
и следил за тобой.
А, может, и дальше
будет следить.
А почему вы не обчищаете
виллы и не раздаете бедным?
К грабителям они привыкли.
Нет, они должны дрожать.
И каждый раз, подходя
к банкомату, слышать голос:
"Вы слишком богаты".
"Вы слишком богаты".
Когда они совсем одни.
И ничто им не поможет:
Ни деньги, ни жены,
ни полиция.
Ты ведь шутишь?
Сейчас увидишь.
Знаешь, где камера?
За эмблемой на капоте.
- Нет...
- Да.
Отмычки.
Гляди.
Крестик там, где мы
побывали.
- Значит, это правда.
- Да.
Не понимаю, безумие
какое-то.
- Как вы додумались?
- Не помню.
Петер устанавливал
сигнализации.
Я его как-то спросил:
Можно ли обезвредить
такую систему,
и от ответил:
"Для меня не проблема".
- Тогда мы и попробовали.
- Вы оба...
- Мы в Целендорфе?
- Да.
- Как называется улица?
- Финкенбахштрассе.
Нет!