- Может, водочки выпьешь?
- Я не каждый день водку пью.
Заработался, няня.
От утра до ночи на ногах,
покоя не знаю.
Ночью лежишь и боишься,
как бы к больному не потащили.
В Великий пост поехал я
в Марецкое на эпидемию.
Сыпной тиф.
В избах народ вповалку...
Грязь, вонь.
Возился я целый день,
а приехал домой - не дают отдохнуть.
Привезли с железной дороги
стрелочника.
Положил я его на стол
операцию делать,
а он возьми и умри у меня
под хлороформом.
И вот когда не нужно -
защемило.
Сел я, закрыл глаза и думаю:
те, которые будут жить
через сто, двести лет,
помянут нас добрым словом.
Нянька, ведь не помянут.
Люди не помянут,
зато Бог помянет.
Вот спасибо,
хорошо ты сказала.
- Выспался?
- Да, очень.
С тех пор, как здесь поселился
профессор с супругой,
жизнь выбилась из колеи.
Сплю не вовремя, за обедом
ем всякие кабули, пью вина.
Без них всегда обедали в первом
часу, как у всех людей,
а при них - в седьмом.
Вот и теперь, самовар 2 часа
на столе, а они гулять пошли.
Идут, идут, не волнуйся.
Прекрасно, прекрасно,
чудесные виды.
Друзья мои, принесите мне чай
в кабинет, будьте добры.
Мне нужно сегодня
еще кое-что сделать.
Блаженство. Погода очаровательная,
птички поют, живем все в мире,
ну, чего еще нам...
Расскажи-ка что-нибудь,
Иван Петрович.
- Что тебе рассказать?
- Нового нет ли чего?
Ничего, я тот же,
пожалуй, стал хуже.
Моя маман все еще лепечет
про женскую эмансипацию
Одним глазом смотрит в могилу,
а другим отыскивает в книжках
зарю новой жизни.
- А профессор?
- Профессор...
Ты возьми вот что.
Человек 25 лет читает, пишет
об искусстве,
ровно ничего не понимая
в искусстве!
25 лет он пережевывает чужие
мысли о реализме, натурализме
и всяком другом вздоре.
25 лет он читает и пишет о том,
что умным давно известно,
для глупых неинтересно.
Значит 25 лет он переливает
из пустого в порожнее.
- Ты, кажется, завидуешь?
- Да, завидую! А какой успех у женщин!
Его вторая жена, красавица,
умница, вышла за него,
когда он уже был стар.
Отдала ему молодость, красоту!
За что? Почему?
- Она верна своему профессору?
- К сожалению, да.
- Почему же к сожалению?
- Потому что эта верность фальшива.
Изменить старому мужу, которого
терпеть не можешь, это безнравственно,
стараться заглушить в себе живое
чувство и молодость -
это не безнравственно.
- Я не люблю, когда ты так говоришь.
Право, кто изменяет жене или мужу,
тот неверный человек,
тот может изменить и Отечеству.
- Заткни фонтан, вафля.
Нянечка, там мужики пришли.
Поди, поговори с ними.
А я ведь к Вашему мужу.
Вы писали, что он болен,
ревматизм, еще что-то,а оказывается
он здоровехонек.
Вчера вечером он хандрил,
жаловался на боли, а сегодня ничего.
- Чай холодный.
- В самоваре понизилась температура.
Ничего, Иван Иванович,
мы и холодный выпьем.
Виноват, не Иван Иванович,
а Илья Ильич.
Илья Ильич Телегин, или как
некоторые называют меня
по причине моего рябого лица -
вафля.
Илья Ильич наш помощник,
правая рука.
Забыла сказать Александру,
потеряла память.
Я получила сегодня письмо
из Харькова, от Павла Алексеевича.
Прислал свою новую брошюру.
Как-то странно, опровергает то,
что сам 7 лет назад защищал. Ужасно!
Ничего нет ужасного,
пейте, маман, чай.
- Но я хочу говорить!
- Мы уже 50 лет говорим
и читаем брошюры.
Пора бы уже и кончить.
Тебе особенно неприятно слушать,
когда я говорю.
Прости, Жан, но за последний год
ты так изменился, что я тебя не узнаю.
Ты был человеком определенных
убеждений, светлой личностью...
О, да! Я был светлой личностью.
От которой никому не было светло.
Я был светлой личностью -
нельзя сострить ядовитее.
Дядя Ваня, скучно!
Ты точно обвиняешь в чем-то свои
прежние убеждения.
Ты забывал, что убеждения сами
по себе ничто.
Мертвая буква.
Нужно было дело делать.
Дело? Не всякий способен быть
пишущим перпетум мобиле,
как ваш герр профессор.
- Что ты этим хочешь сказать?
Бабушка! Дядя Ваня,
умоляю вас!
Я... молчу.
Молчу и