посмотреть.
- Это ужасно...
Это вчерашние, допоздна на
Шевардинском редуте дрались.
Большие потери и Шевардинский
курган ему отдали.
Я хочу проситься, я тоже намерен
участвовать в сражении.
Я хотел спросить, где самая позиция?
- Позиция? Это уже не по моей части.
Проедете Татаринову, там на курган
войдете. Оттуда видно.
Я бы Вас проводил, но скачу
к корпусному командиру.
У нас как? Завтра сражение: на сто тысяч
войска 20 тысяч раненых считать надо.
А у нас ни носилок, ни коек, ни лекарей
на 6 тысяч нет.
Вон 10 тысяч телег есть, но ведь нужно
и другое. Как хочешь, так и делай.
Французов пугать будет!
Вроде дохтур!
Чувство потребности жертвы и страдания
при сознании общего несчастья
привлекали Пьера к предстоящему
сражению.
Позвольте спросить, это какая
деревня впереди?
- Бородино. - Там наши?
-Да, а подальше и французы видны.
- Где?
- Простым глазом видно.
-А там? - Это наши.
-А там? - Это опять он.
-А Вы кто же, не из докторов?
- Нет, я так...
Матушку несут! Заступницу!
Иверскую! - Смоленскую матушку!
Пресвятая Богородица, спаси нас!
Слава Отцу и Сыну и Святому духу!
Ныне и присно и во веки веков. Аминь!
Яко нерушимей стене и предстательству,
призри благосердием всепетая
Богородице...
Не имамы иныя помощи...
На тебе надеемся...
И тобою хвалимся...
Он знал, что завтрашнее сражение
должно быть самое страшное
изо всех тех, в которых он участвовал
и возможность смерти с живостью,
почти с достоверностью просто
и ужасно представилась ему.
Отечество, погибель Москвы.
А завтра меня убьют...
Для чего же испытание, когда меня уже
нет и не будет? Меня нет!
Так кому же это испытание?
Сложатся новые условия жизни, и я
не буду знать про них и меня не будет.
Никогда больше не будет.
Никогда больше не будет.
Левый фланг батальона передвинут
ближе к деревне Семеновской.
Какими судьбами? Вот не ждал.
- Я приехал... Так... знаете... приехал.
Мне интересно...
Я хотел видеть сражение.
- Что мои, приехали, наконец, в Москву?
- Приехали. Жюли говорила мне.
Я поехал к ним, но они уехали
в подмосковную.
Мне удалось объездить наше
расположение войск.
Я не военный человек, но все-таки
понял общее расположение.
Мне кажется, что левый фланг слаб,
правый фланг растянут.
- Так ты понял все расположение войск?
-Да, то есть как?
Успех никогда не зависел ни от позиции,
ни от вооружения, ни даже от числа,
а уж меньше всего от позиции.
-А от чего же?
Оттого чувства, которое есть во мне,
в нем, в каждом солдате.
Отчего мы проиграли под Аустерлицем?
Позиция? Это вздор и ничего этого нет.
Нам незачем было драться, поскорее
хотелось уйти с поля сражения.
А что нам предстоит завтра?
Для меня на завтра вот что:
100-тысячное русское и 100-тысячное
французское войска сошлись драться,
и кто будет злей драться и себя меньше
жалеть, тот победит.
Завтра, что бы там ни было,
мы выиграем сражение.
Вот, Ваше сиятельство, правда,
что себя теперь жалеть!
Солдаты, поверите, не стали водку пить:
не такой день, говорят.
Да, перенести в пространство...
В пространстве у меня остался отец,
и сын, и сестра в Лысых Горах.
Они всю Европу отдали ему
и приехали нас учить. Славные учители.
Так Вы думаете, что завтрашнее
сражение будет выиграно?
Ежели б я имел власть,
я не брал бы пленных.
Французы разорили мой дом
и идут разорить Москву.
Оскорбили и оскорбляют меня всякую
секунду. Они враги мои.
Они преступники все по моим понятиям.
И так же думает Тимохин и вся армия!
Надо их казнить! Грабят чужие дома,
убивают детей и говорят о правилах войны
Не брать пленных, а убивать
и идти на смерть!
Война не любезность, а самое гадкое
дело в жизни. Надо понимать это.
Надо принимать строго и серьезно эту
страшную необходимость.
Откинуть ложь, и война так война,
а не игрушка.
Сойдутся как завтра на убийство друг
друга, перекалечат десятки тысяч людей,
а потом будут служить благодарственные
молебны за то, что побито много людей,
и провозглашают победу, полагая,
что чем больше побито