построение всего спектакля,
последовательность переходов
между пиано и фортиссимо.
Конечно, сюда же относятся
тонкое чутьё, понимание искусства
и, как я обычно говорю,
утончённая культура.
Когда я слышу слово "культура",
я хватаюсь за револьвер!
Мещанский вздор!
Большевики проповедуют его,
чтобы привлечь
университетских преподавателей
и деревенских учителей.
Его не особо почитают актёры.
Разве не так?
Меня большевистские течения
тоже не обошли стороной.
Должен признаться, я долгое
время заигрывал с левыми.
О, да! Каждый может припомнить
о себе какую-нибудь глупость.
То были тяжёлые времена.
Пойдемте, пропустим по глоточку.
Г- н генерал, есть другие
заслуженные актёры,
которые были столь же
неосмотрительны, как и я.
Меня заботит наказание за грехи,
которые мне были так
щедро отпущены.
Я прошу за одного человека,
я бы сказал, прошу за друга.
Я могу гарантировать, что он исправится.
Г- н генерал, я прошу за Отто Ульрихса.
Отто Ульрихс? Кто это?
Он был руководителем
коммунистического кабаре "Буревестник".
Хм... он, должно быть,
довольно скверный малый.
Ох, нет, он не скверный парень.
Признаю, возможно, он слегка легкомыслен,
немного безрассуден.
Но он не скверный малый.
Он даже слишком порядочен.
Если уж он даёт слово, то держит его.
Теперь я могу играть
в государственном театре.
Знаешь, что самое смешное?
Я не могу в это поверить.
Как не могу поверить,
что я здесь у тебя сижу на окне.
Я знаю, что это реальность,
но я этого не чувствую.
- Великолепно.
- Прекрасно, на самом деле.
Немецкая работа.
Хотя не каждый немецкий художник
способен сегодня на такую работу.
Это смелая работа.
Подойдите, Мефисто.
Подпишите тоже.
Ну, что я говорила?
Выставка будет иметь успех.
Спасибо, большое спасибо!
Ах Вы, плут,
так Вы с тайным визитом.
Если позволите, добавлю от себя.
Это смелая работа.
Смелая, потому что
охватывает наше время,
потому что пытается
воздействовать через красоту силы
без вычурности,
без мещанского снобизма,
в отличие от лживого и
испорченного вкуса
бахвалов от культуры.
Здесь есть мускулы и рельефы.
Вот таким здоровые люди
хотят видеть человека:
сильным и в своей силе красивым,
воинственным и в своей
борьбе победоносным.
Здравствуй, Хендрик Хёфген.
Это была чудесная речь.
Николетта! Ты здесь?!
- Вы знакомы?
- О, даже очень хорошо.
Ты в Берлине? Давно ли?
Я специально приехала в Берлин -
хочу поужинать с тобой.
Хотя мы давно не виделись,
я читала всё, что
о тебе писали.
Итак, где мы сегодня ужинаем?
Где хочешь. Как там Гамбург?
Живёт ещё без меня?
Ах, Гамбург... Я сейчас в Берлине
и собираюсь ужинать с тобой.
Гамбург - в прошлом.
Он делает вид, что вообще не в курсе.
Ты не слышал, что Кроге в Швейцарии?
Он просто пропал.
Он просто всё бросил,
даже своей малышке ничего не сказал.
Он просто исчез.
Кроге - предатель.
Почему ты должен беседовать с ними?
Потому что они меня пригласили.
Других тоже приглашают. Ты не должен
туда ходить. Разве это необходимо?
Сказать им "нет" абсолютно невозможно.
Никто на моём месте не сказал бы.
Если кто-то уверяет в обратном, он врёт.
Кроме того, генерал -
очень приятный человек,
и он кое-что понимает в театре.
И он не столь ограничен,
как большинство других.
Ты послушный мальчик,
который всегда хорошо себя ведёт
в надежде получить комфорт за
хорошее поведение, потому...
- Да!
- ... что ты боишься.
Я люблю вести себя хорошо.
- Мне это нравится.
- Тогда тебе нужно вести себя хорошо.
Причём будет сложновато оставаться
со мной и вести себя хорошо.
Проклятая чёрная баба?
Я не виновата, что не такая, как те,
кому позволено здесь находиться.
Меня разглядывают. На улице мне
даже могут плюнуть в лицо.
Только я не могу изменить это,
даже если бы захотела.
Мой нос, мои волосы -
всё остаётся таким же,
даже если я захочу совсем другое,
когда мне станет стыдно.
Я же немка, немецкая негритянка.
Немецкий - мой родной язык.
Что же мне делать?
Куда же мне идти?!
Не знаю. Я даже