любовь.
Из плоти я и крови, а не статуя
немая, воздвигнутая на могиле мужа.
Но твои братья?
О них не думай.
Ты бойся наших ссор...
Тужьтесь! Тужьтесь! Тужьтесь!
О Боже, началось.
Стоп.
Это было чертовски хорошо.
И немножко страшно.
Привет. Это Чарли Бу. Бу.
Чарли Бу, Бу, Бу, Бу.
И вы смотрите...
Привет.
Привет.
Послушай, Джонатан, я
делаю тебе одолжение, понял?
Не мне, Борису.
Нет, не Бо, а тебе.
Нет, не мне, а Борису. Не мне.
Тебе.
Твоему паршивому
фильму. У вас нет звёзд.
Все обращаются со
мной как с дерьмом,
я торчу в этом паршивом
отеле, потому что нет денег.
Ты мне должен уже за
большой кусок времени.
Я Джонатан Дандерфайн.
Да, Джонатан Дандерфайн.
У нас произошла страшная трагедия.
Как вы знаете, он мой
лучший друг вот уже 14 лет,
мы с ним прожили долгую
и чудесную историю.
Как вы думаете, теперь,
когда вы лишились режиссера
и единственной звезды,
есть ли надежда на то,
что фильм будет снят?
Знаешь, я серьезно, Эйджей,
ты должен приструнить ее.
Я не хочу всего этого.
Привет!
Я не хочу говорить о Тренте.
Я режиссер фильма!
Дело в том, что он
находится в коме, в больнице.
Мне было 7, когда умер мой отец.
То есть, когда он ушел от нас.
Все его фотографии
исчезли из дома,
но я очень хорошо его помню.
Нас было трое детей,
и матери приходилось много
работать, чтобы вырастить нас.
Я самая старшая.
И я была любимицей отца.
Он любил меня больше других.
Совершенно очевидно,
что он не любил мою мать.
Это я нашла ее,
когда ее хватил удар.
Мне было 18.
Она лежала на кухонном полу.
Была полночь.
Я должна была прийти
домой в 11,
но я с друзьями
праздновала конец экзаменов.
Я мечтала о будущем.
Хотела в университет.
Управляющий отелем,
где работала моя мать,
согласился взять меня
на ее место горничной,
но с меньшей зарплатой из-за
моей молодости и неопытности.
Я люблю отель.
Это мое место.
Работа нетяжелая, и у меня
много времени для размышлений.
У нас есть одна горничная,
назовем ее Мари,
она толстая и уродливая,
но у нее большая грудь.
Ей хочется сыграть
какую-нибудь роль,
и это возбуждает некоторых мужчин.
Она краснеет, и это
тоже возбуждает мужчин.
Она не представляет опасности
для мужчин, которые берут ее,
и когда она уходит, они смотрят
ей вслед с отеческим чувством,
словно оказали ей услугу.
Я освоила искусство
быть невидимой женщиной.
Я могу войти в комнату,
где много мужчин,
не вызвав у них ни
малейшего интереса.
Ни одна молекула не
приводится мною в движение.
Я не оставляю следов позади себя.
Что вы делаете?
Извини, извини.
Всё в порядке?
Да.
Всё в порядке?
Отпустите меня!
Отпустите меня!
Мистер Хок?
Подавать?
Да.
Скажите, всё в порядке?
Я слышу чьи-то крики.
Не волнуйтесь, всё в порядке.
Но я видел, как по
коридору тащили женщину.
Нет, нет, всё в
порядке, мистер Хок.
- Правда?
- Да.
Умри, святоша...
Куда ты спряталась, о добродетель,
какая мерзость сияние твое затмила?
Я умоляю выслушать меня.
Говори.
Всю жизнь душа моя
словам внимала вашим.
Теперь меня послушайте.
Я замужем.
Я счастлива, хотя
вы этим недовольны.
Но птице поздно крылья
подрезать, когда она взлетела.
Что я могу распутнику сказать?
Уже он хорошо повеселился.
Пусть солнце отвернется от
него до самой его смерти.
К чему мне взаперти
сидеть, я не святые мощи.
Я молода.
Скорей, распутна.
И даже, думаю, красива.
Ты простыню свинцовую взяла,
которой были скрыты кости мужа,
и обернула ею мое сердце.
И мое сердце тоже кровоточит.
Моя душа скорбит...
Твоя душа?
Ты помнишь, что такое честь?
Нет, ты ее отбросила подальше.
Ну что ж.
Тебя я больше видеть не хочу.
Мы больше не увидимся.
Что это?
Антонио!
В свинец тяжелый мое
сердце обратилось,
когда узнал я, что
тебе грозит опасность.
Мой господин, любовь
моя, тебя касаюсь я.
Бери детей.
Я скоро буду с вами.
Ты должен уберечь себя.
Уходи!
Мертвец, наверно, с
большим жаром целовал бы.
Стоп, стоп, стоп.
То, что надо.
Ты чувствуешь?
Это было что-то.
Ты