Ты сама посуди, это ведь страшные
люди, безжалостные.
Они дюймовые болты перекусывают
и ни один зуб не хрустнет.
Что посол, что послиха.
Что мне, как Толик на все
с прибором положить, что ли?
Я ведь точно знал, что с перестройкой
их всех попрут.
Стольких послов поменяли!
У меня такая надежда на
Шеварднадзе была.
Алло! Лизонька, это я, Вовик.
Почему так дышу?
Жизнь собачья, Лиза.
Собачья жизнь, Лизонька, да.
Нет, на рынок я не успел.
Бананы?
Бананы будем есть?
Да, купил, 2 килограмма.
Да, милая, целую тебя.
Бай-бай.
Вот все понимаю,
но ничего поделать не могу.
Сарданапал надменный азиат
Зачем мой шкаф служил
тебе жилищем?
Мы шествуем по улицам
и свищем
Сзывая всех в далекий райский сад.
Но сгнили их конкретные умы
В процессе потребления продуктов
Что им с того, что твой кузен
кондуктор
– Мы тебе сильно надоели?
– Нет.
– Плохо одному?
– Да. Хочешь фокус покажу?
И все?
– Что с тобой дальше будет?
– В Ленинград хочу уехать,
в нахимовское.
Ты в своем уме?
На фига тебе эти жлобские дела?
Вон люди от срочной косить умудряются.
В психушку ложатся, под себя мочатся.
А сам себе хомут на всю жизнь.
– Мать хотела.
Чего хотела? Чтоб ты лучшие годы
жизни на плацу протопал?
Всегда готов выполнить любой
приказ любого правительства?
Мать хотела, чтоб я стал
морским офицером. В честь деда.
Он у меня был инженер-адмирал.
Ты ж говорил, он у тебя
белогвардейцем был.
Это она тебя в честь белогвардейца
в советскую армию сдать хотела?
Это у нее родной брат белогвардеец.
Он сейчас во Франции.
Лет 40 сюда такие письма пишет,
читать страшно.
Крутейшая антисоветчина.
Они на этой «Свободной Европе»
дети малые рядом с дедушкой.
А мать мою его младший брат
воспитал.
Он мне вроде двоюродный
прадед получается.
Да, ты классический ничей внук.
А впрочем, поступай,
как знаешь!
Мать говорила, что прадед был
единственный человек чести,
которого она в жизни встречала.
Он работал в системе связи.
Перед войной он написал письмо
Сталину,
что связь в воздухе между боевыми
самолетами практически отсутствует.
Мол, отставание всякое такое,
мол, у Гитлера давно рация,
а наши, как при царе горохе,
все крылышками машут.
Раз махнул – атака слева,
два раза – атака справа.
Ну, Сталин посоветовался с кем надо
и решили они деда посадить.
За паникерство, что ли,
или за шпионаж.
Привезли его на лубянку прямо с работы.
В форме, в орденах.
Следователь, молоденький мальчишка,
матери дед рассказывал,
еще до начала разговора все зубы
деду табуреткой выбил,
а тот все равно на всех допросах
его на «Вы» называл.
А потом война началась.
Месяца через 3 Сталину ясно стало,
что дед дело говорил.
Деда прямо из лагеря -
в Кремль.
Сколько, – Сталин его спрашивает, -
Вам времени надо,
чтобы связь в воздухе
наладить?
Дед говорит: Ну я не знаю,
я точный срок сказать не могу.
Мне сначала вымыться надо,
поспать, потом зубы вставить.
Ну, я думаю, что за полгода управимся.
– И управился? – Да.
Ну чего он тогда его не задушил,
этого вонючку Сталина?
Ведь они один на один были.
Чего он на него опять работал?
Я тоже у матери спрашивал.
Она говорила, что он не на него
работал
Я, говорит ей дед, – это я,
а мы – это мы!
Мне отец тоже одну придурочную
историю рассказывал.
Привели его ночью маленького
на Красную площадь.
Там в Кремле окошко
какое-то горело.
Вон, говорят, там Сталин работает,
день и ночь.
И надо же такому приключиться,
папе маленькому
вдруг дико в уборную
захотелось.
Он терпит, а в голову
мысль забредает,
неужели такой великий гений, как
Сталин, тоже какает, представляешь?
Нет.
Во! Это у них у всех в башке
такое творилось, от мала до велика.
Товарищ Сталин!
Сталин, Сталин, Сталин...
Сталин, Сталин, Сталин...
– Здравствуйте, товарищ Сталин.
– Здрасьте, входите.
Я прошу извинить
мою настойчивость,
но все кишечно-желудочные
процедуры требуют режима,
выверенного буквально
по минутам.
– Там что, гроза?
– Гроза, товарищ Сталин.
Душно. И во рту