нахожусь в каком-то полусне
И отвечать вам буду с удивленьем.
Но я клянусь, что не могу сказать вам
С подробностью, как я попал сюда.
Как кажется - желал бы вам сказать
Всю истину теперь припоминаю,
Как это все случилось...
Я с Гермией пришел сюда - хотели
Мы из Афин бежать, чтоб скрыть себя
От строгости афинского закона.
Довольно, о, довольно! Государь,
Я зову закон, закон на головы виновных.
Они бежать хотели. О Деметрий,
Они чрез то хотели нас лишить:
Тебя - жены, меня - законной воли
Женить тебя на дочери моей!
Мой государь, прекрасная Елена
Открыла мне намерение их
Бежать и здесь пока в лесу укрыться.
Я, в бешенстве, последовал за ними;
Прекрасную ж Елену повлекла за мной любовь.
Но, добрый государь,
Не знаю я, какой чудесной силой -
Вдруг к Гермии любовь моя исчезла,
Растаяла внезапно, будто снег, -
И я теперь о ней припоминаю,
Как о пустой игрушке, о которой
Безумствовал я в детстве. Вся любовь
И все, что есть святого в этом сердце,
Принадлежит теперь одной Елене.
Она одна - предмет и радость глаз!
С ней, государь, я сговорен был прежде,
Чем увидал я Гермию; потом,
Как будто бы в болезни, эта пища
Мне сделалась несносною; теперь же
Я, как больной в своем выздоровленье,
Вновь получил естественный мой вкус.
Тебе, Эгей, придется подчиниться нашей воле.
Пусть с нами вместе эти две четы
В одном навек соединятся храме.
Это все мне кажется столь бледным и неясным,
Как абрис гор, столь сходных с облаками.
Мне кажется, что я на все смотрю
Раздельными глазами: предо мною двоится все.
Я тоже ощущаю:
Мне кажется, что будто я нашла
Деметрия, как камень дорогой,
Который мой, а вместе и не мой!
Мы действительно не спим?
Я думаю, что мы все спим и бредим.
Но не был ли здесь герцог?
- Да, и мой отец был с ним.
- Он нам велел идти за ним во храм.
Так, стало, мы не спим!
Итак, пойдемте за герцогом скорее и расскажем
Дорогою друг другу наши сны.
Когда придет моя очередь,
позовите меня - и я буду отвечать.
Мне надо говорить тотчас после этих слов:
"мой прекраснейший Пирам!"
Эй! Го-го! Питер Пигва!
Флейта, продавец раздувальных мехов!
Рыло, медник!
Выдра!
Господи помилуй!
Они все улизнули и оставили меня спящим.
Я видел престранный сон.
Я видел сон...  не достанет человеческого ума,
чтоб рассказать, какой это был сон.
Осел тот человек, который пустится объяснять этот сон.
Мне казалось, что я был...
Ни один человек не может сказать, что мне казалось!
Мне казалось, что я был... Мне казалось, что я имел...
Но был бы пестрым шутом тот человек,
который бы осмелился сказать, что мне казалось!
Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало,
рука человеческая не способна вкусить,
язык человеческий не способен понять,
а сердце человеческое не способно выразить, что такое был мой сон!
Я попрошу Питера Пигву написать балладу из этого сна.
Эту балладу назовут "Сном Основы",
потому что в этом сне нет никакой основы.
Я пропою эту балладу перед
герцогом, в самом конце пьесы.
Может быть, чтобы придать ей более
приятности, я пропою ее тотчас после смерти Фисби.
Как странны, мой Тезей, рассказы их!
Да, странностей в рассказах этих больше,
Чем истины. Но не поверю я
Волшебным глупостям и старым басням.
Влюбленные, равно как и безумцы,
Имеют все такой кипучий мозг,
Столь странные фантазии, что часто
Им кажется за истину такое,
Чего никак здравый смысл не поймет.
Безумный, и влюбленный, и поэт
Составлены все из воображенья.
Один - и это сумасшедший - видит
Вокруг себя такую тьму чертей,
Что не вместил бы их и ад обширный;
А кто влюблен - такой же сумасшедший -
Тот на челе цыганки смуглой зрит
Елены красоту;
поэта взор, пылающий безумием чудесным,
То на землю, блистая, упадает,
То от земли стремится к небесам.
Потом, пока его воображенье
Безвестные предметы облекает
В одежду форм, поэт своим пером
Торжественно их все осуществляет
И своему воздушному ничто
Жилище он и место назначает.
Да, сильное воображенье часто
Проказит так, что, ежели оно
омыслит