мальчике в подземке я узнал
одного из детей из фильмов Одзу.
Или очень хотел узнать.
Может быть, я искал там
что-то давно ушедшее.
Поздний вечер первого дня,
как и все последующие вечера,
я провёл за игрой в "Починг".
Я сидел в оглушительном шуме
игрового зала перед автоматом,
в толпе других игроков,
и потому ещё более одинокий,
и смотрел, как между гвоздиками
пляшут бесчисленные шарики.
Большая часть их выкатывается
наружу и лишь некоторая часть
попадает в выигрышные воротца.
Игра гипнотизирует и внушает
непонятное чувство счастья.
Выигрыш незначителен, но время
идёт, ты погружаешься в игру,
сливаешься с машиной,
и, может быть, забываешь то,
что всегда хотел забыть.
Игра в "Почингу" появилась
после проигранной войны,
когда японцы старались забыть
свою национальную драму.
Набрать много шариков удаётся
только умелым и удачливым игрокам.
И, разумеется, профессионалам.
Выигрыш меняют на сигареты,
продукты, электронные игрушки...
или кредитные талоны,
которые можно, хотя и незаконно,
продать перекупщикам
в соседних переулках.
В гостиницу я вернулся на такси.
Чем больше меня поражали
стремительные, обезличенные,
недобрые, угрожающие и даже
бесчеловечные образы Токио,
тем ярче и сильнее проявлялся
у меня в мозгу
уютный и упорядоченный мир
мифического города Токио.
Такой знакомый мне по
фильмам Ясудзиро Одзу.
Наверное, я грезил о каком-то
давно утраченном образе,
который привносит порядок в
беспорядочный мир
и делает его ясным и прозрачным.
Наверное, таких образов сегодня
попросту нет.
Их не нашёл бы сам Одзу,
будь он ещё жив.
Наверное, галопирующая инфляция
разрушила слишком многое.
Наверное, органичные миру образы
ушли навсегда.
Джон Уэйн ушёл, оставив после
себя не звёздно-полосатый флаг,
а красный шар страны
восходящего солнца.
Когда я уже засыпал,
мне пришла в голову дикая мысль:
я сейчас нахожусь
в центре Вселенной.
Любой плохонький телевизор,
неважно где он стоит,
это - центр Вселенной.
Понятие центра изжило себя,
как и понятие Вселенной.
Образ мира становится абсурднее
с ростом числа телевизоров в нём.
Я приехал в страну, где выпускают
телевизоры для всего мира,
чтобы все люди во всех странах
смотрели американские фильмы.
Через пару дней я заехал
к актёру Тису Рю.
Он играл почти во всех фильмах
Одзу, начиная с немых картин.
Зачастую людей,
гораздо старше себя.
Он нередко исполнял роль отца.
Хотя сам был едва ли старше
своих кинематографических
сыновей и дочерей.
Однажды я видел его подряд
в двух разных фильмах Одзу.
В первом, снятом в начале
тридцатых годов,
рассказывалось о жизненном
пути человека с ранней юности
и до зрелых лет.
Во втором, снятом в пятидесятых,
Рю играл человека своего возраста.
Персонажи и сюжеты обоих фильмов
были практически одинаковыми.
В тот день я впервые в жизни ощутил
такое уважение к таланту актёра.
Я попытался ему об этом рассказать,
но только смутил его.
Он скромно отклонил похвалу.
В то время, - рассказал он, - ему
было 30 лет.
А играть пришлось человека
вдвое старше.
Но его задачей было не играть
старика, а выглядеть на 60 лет.
Ни о чём другом он не думал.
Одзу всегда говорил ему,
как играть.
И он не задумываясь выполнял
указания.
Работа с Одзу предполагала
не столько творческий подход,
вхождение в образ, сколько
выполнение чётких указаний.
Я спросил его, много ли Одзу
репетировал.
Это зависело от сложности сцены.
Во многих случаях сцену снимали
после одной, двух репетиций.
Но в случае с ним, - признался
Рю, - дело редко сводилось
к одному, двум прогонам.
Обычно съёмки затягивались
очень надолго.
Он помнит случай, когда одну сцену
репетировали более 20 раз,
затем ещё отсняли более 20 дублей.
Рю сам не понимал, что он
делает не так, и просто думал.
Даже плохой стрелок попадёт
в яблочко, стреляя без передышки.
После съёмок Одзу сказал ему
вполне дружелюбно:
"Рю, сегодня у вас неудачный день.
Или вы испытываете моё терпение?"
В общем, с остальными,
более