образуют асимметричные пары со своими противоположностями. А если предметы идеально симметричны, они уродливы. За ними уже не чувствуется рука создавшего их человека. Человек не может создать идеальную вещь, она должна быть с изъяном. Это нормально. Меня волнуют только такие вещи. И только они мне нравятся. Если я создаю что-нибудь чёткое и симметричное, то всегда хочу его «подпортить», нарушить эту правильность. На бурлящих улицах Токио я неожиданно понял, что создать правильный образ этого города вполне может и видеокамера, а не только моя «настоящая» пленочная «Аймо». Видеокамера снимала город по-своему, но так, как надо. Я был потрясён. Язык изображений перестал быть привилегией кино. Не наступает ли сейчас переоценка ценностей? Понятий сущности, языка, изображения, авторства? Возможно, наши будущие авторы - создатели рекламы и видеоклипов, дизайнеры электронных игр и компьютерных программ. Чёрт побери! А как же кино? Это изобретение девятнадцатого столетия, искусство века машин, этот прекрасный язык света и движений, мифов и приключений, говорящий о любви и ненависти, войне и мире, о жизни и смерти? Что с ним станет? А все эти мастера - операторы, осветители, монтажёры? Переучатся и всё забудут? А на их место придёт электронный персонал, цифровые рабочие? Сумеет ли этот новый язык рассказать о людях двадцатого века так же хорошо, как фотоаппарат Августа Зандера или кинокамера Джона Кассаветеса? Что будет, если ты пропустишь один сезон? Ты останешься популярным? Нет. Стоит на мгновение остановиться и все скажут: «Этот выдохся». То есть, ты не можешь остановиться. Приходиться вертеться. Я ещё жив. Ты ещё жив? Нет, тебе крышка. Все мужчины живут в своих фантазиях, идеях, воздушных замках, а женщины в реальном мире. Согласен? Представь себе женщину на высоких каблуках и в шёлковых чулках со швом сзади, когда я вижу такую женщину, то думаю, что она старше меня. Я уже старый, а она ещё старее. Она кажется мне грубой и страшной. Это идёт из воспоминаний моего детства. При взгляде на такую женщину я чувствую, что ничем не могу ей помочь. Высокие каблуки! Если придётся сменить профессию? Отличная мысль! Какую бы я выбрал профессию? Какую-нибудь женскую. Я бы сидел дома и ждал. Моя жена ходила бы на работу. Я бы садился у окна, читал книги и ждал, когда она вернётся домой. Красота! Это настоящая работа. Всегда нужно быть добрым и ласковым. По-японски это называется «химо», то есть «веревочка». Это особая профессия. Мы говорили о ремесле и о морали ремесленника. Изготовить настоящее кресло, сшить настоящую рубашку, короче, нащупать суть вещи и создать её. Мне нравится эта мысль. Делать настоящие стулья, пиджаки и рубашки. Я должен научить помощников правильно кроить плечо. Или правильно кроить рукав. Где на рукаве должны быть вытачки. Это альфа и омега любой сорочки. Можно трудиться над ней сотни часов и любоваться одним только кроем. Если человек так не может, ему нечего делать в модельном бизнесе. Именно поэтому, я часто повторяю про себя: «Я не законодатель мод. Я - портной! Не хочу говорить о женщинах». В другой студии, с другими сотрудниками, Йоджи создает новую японскую коллекцию для внутреннего рынка. Здесь царит другая атмосфера. На сей раз он учит. Настоящий мастер, окруженный учениками. Когда я закончил обучение в области «от-кутюр», то есть высокой моды, то сразу же поехал в Париж осмотреться. Тогда как раз появилось новое направление моды. «Прет-а-порте», готовое платье. Кензо, Сен-Лоран, Соня Рикель - сплошь громкие имена. Вернувшись в Токио, я стал работать в ателье моей матери. Она была у нас в округе портнихой. Мне хотелось просто поработать руками. Так приятно полностью сосредоточиться на работе. Когда с головой уходишь в неё, время летит незаметно. Итак, я занимался исключительно шитьём. И не забивал себе голову сомнениями. Работа крайне простая. Я брал ------------------------------ Читайте также: - текст Вооружённая рука Генуи - текст Кэндимен - текст Сахара - текст Призрак оперы - текст Динотопия |