кону стояло больше, чем
репутация Гейзенберга.
Он считал, что упрощающий
подход Шрёдингера
был не просто отвратительным -
он был абсолютно неверным.
И в его намерения входило, ни много, ни мало,
полностью уничтожить теорию Шрёдингера.
Шрёдингер читал свою лекцию
по новой волновой механике
в переполненной аудитории.
Все места были заняты.
Он написал свои новые волновые уравнения.
Для Шрёдингера это было описанием
реальной физической картины атома.
С электронами в виде волн,
окружающими атомное ядро.
24-летний Вернер Гейзенберг
был среди слушателей.
Он еле себя сдерживал.
Под конец лекции он встал и разразился
монологом, нападая на подход Шрёдингера.
Согласно Гейзенбергу, невозможно
даже представить себе картину атома,
на что он может быть похож.
Аудитория на стороне Шрёдингера.
Им больше нравится его простая
физическая интерпретация,
чем абстрактная, сложная
математическая интерпретация Гейзенберга.
Гейзенберг освистан.
Его просят сесть и успокоиться.
Он покидает лекцию
печальный и подавленный.
Гейзенберг вернулся в Копенгаген
с весьма пошатнувшейся убеждённостью.
Здесь, в институте, настал самый
мрачный период его с Бором жизни.
Почти всё научное сообщество
отвернулось от них.
Они чувствовали себя изолированными,
отчаявшимися. Прижатыми к стене.
Несмотря на это, они упорно отказывались
предавать свою противоречивую теорию.
Эта комната на чердаке была кабинетом
Гейзенберга в далёком 1926 году.
Бор поднимался сюда из ночи в ночь,
и они с Гейзенбергом спорили
о значении квантовой механики.
Они спорили так страстно,
что однажды Гейзенберг даже
ударился в слёзы.
И тогда, безнадёжно уставившись
в окно своего чердака
на раскинувшийся внизу парк,
Гейзенберг вдруг поймал себя
на замечательной мысли.
Его вдруг осенило, почему
атом невозможно представить,
почему интуитивно его
невозможно понять.
Дело не только в том, что он крохотный,
коварный и трудно постигаемый.
Дело в том, что он
непостижим по своей сути.
Он осознал, что существует фундаментальный предел тому,
насколько много мы можем узнать о субатомном мире.
Например, если мы знаем, где находится
электрон в конкретный момент времени,
мы не можем знать,
как быстро он перемещается.
А если мы знаем его скорость,
мы не сможем узнать его местоположение.
Эта неопределённость не является
недостатком самой теории.
Это вызвано не столько неуклюжестью,
с которой мы проводим свои измерения,
сколько фундаментальной истиной,
лежащей с основе Природы,
её поведения на субатомном уровне.
Эта особенность получила название
"принцип неопределённости Гейзенберга".
Наверное, это самая глубокая, и самая
невероятная из всех выдвинутых идей
в истории науки.
То, что открыл Гейзенберг с помощью
своей абстрактной матричной механики,
была глубокой и шокирующей
истиной о мире атома.
Атомы - непостижимы по своей сути.
Мы никогда не сможем точно узнать одновременно
положение атома и его скорость.
Атомный мир просто не позволит,
чтобы это произошло.
Это было совершенно непостижимо.
Но приняв это,
Гейзенберг с Бором обрели новый стимул,
чтобы бороться дальше, ещё более дерзко и рьяно.
Они поняли, что неопределённость вынуждает их
поместить парадокс в самое сердце атомной теории.
Атомы не только невообразимы.
Они - внутренне противоречивы.
Они ведут себя одновременно
и как частицы, и как волны.
И в этом есть что-то очень таинственное.
Когда вы не смотрите на атом,
он ведёт себя как развёрнутая волна.
Но когда вы хотите увидеть,
где он находится,
он ведёт себя как частица.
Это какое-то безумие!
Сначала атом вообще невозможно
было представить мысленно,
а теперь он ещё и совершенно меняет свойства,
в зависимости от того, смотрим мы на него или нет.
Принцип неопределённости изменил всё.
Он открыл шокирующее противоречие,
лежащее в самом сердце Природы.
Всё, что мы видим, состоит из атомов.
А сами атомы не познаваемы.
Их можно постичь только через математику.
Впервые для Бора и Гейзенберга всё
в