совсем всё по-другому.
Он опять просил в долг, но я отказала.
Если он придёт и к тебе, ты
тоже должен ему отказать.
- Пообещай.
- Хорошо, хорошо.
Я ничего не понимаю.
Раз за разом я устраиваю его дела,
а год спустя он снова запутался.
Говорит, что не берёт у ростовщиков.
- Не знаю. А ты знаешь?
- Мне ничего такого не известно.
И ещё эта несчастная немка,
на которой он женился.
Как Карл мог прилипнуть к ней?
Должно быть дело в эротике.
Ты как считаешь, Исаак?
Что? Эротике? Возможно.
- Ты совсем не слушаешь меня.
- Да нет, слушаю!
- Впрочем, это неважно. Главное, что ты
составляешь мне компанию.
Карл и Густаф-Адольф
помешаны на эротике.
Они унаследовали это от отца.
Он тоже был помешан на эротике.
Иногда мне казалось,
что хорошего понемножку,
но я никогда не отказывала ему.
А Густаф-Адольф неисправим.
Я говорила об этом с Альмой,
но она отвечает очень мудро.
Ей наплевать на его левые делишки,
потому что он хороший муж.
Слава Богу, что Альма так думает.
Может быть, надо предупредить эту
девочку, няню - Май, или как там её.
Она симпатичная и дети её любят,
у неё красивые волосы и ладная фигурка.
Как жалко, что она хромает.
Ты жалеешь, что состарился, Исаак?
Нет, совсем не жалею. Время идёт, и
всё становится только хуже:
люди, машины, войны.
Даже погода!
Хорошо, что я уже скоро умру.
Ты неисправимый старый
жизнененавистник, Исаак!
- Ты всегда был таким. А я нет.
- Я догадывался об этом.
Но это не мешает мне хотеть плакать.
Тебе не будет неприятно, если
я немножечко поплачу?
Нет, душа моя, так не годится.
Ничего не получается.
Мне нужно ещё немного коньяка.
Над чем ты смеёшься?
Исаак, помнишь, как мы с тобой на этом
диване целовались, как ненормальные?
Ты расстегнул на мне блузку
и, что-то ещё, я точно не помню.
И вдруг, гардины раздвигаются,
и появляется мой муж!
Совсем, как в какой-нибудь
пьесе Фейдо.
Я закричала и попыталась
вытолкать тебя в дверь.
Он бросился за своим пистолетом,
а я повисла у него на ногах.
А потом вы на всю жизнь
стали друзьями.
Твой муж был замечательным человеком.
Ну вот, видишь, я плачу.
Весёлая, прекрасная жизнь прошла,
и надвигается ужасная
и дрянная жизнь. Увы.
Это так.
Господи, Боже! Нельзя так распускаться.
Пойду умоюсь, припудрюсь,
поправлю волосы
и надену корсет для
шёлкового платья.
Плачущая, расчувствовавшаяся женщина
превращается в собранную бабушку.
Каждый из нас играет свою роль,
кто-то небрежно, кто-то старательно.
Я отношусь ко второй категории.
Спокойной ночи,
моя прекрасная Хелена.
Ах, ты был сладким любовником,
Сладким, как земляника.
Фру Экдаль желает, чтобы
я помогла ей с утренним туалетом?
Сейчас без пяти минут пять.
Кондитерская на Дворцовой улице!
Своя выпечка, пирожные, торты,
булочки и конфитюры.
Что ты на это скажешь, малышка Май?
Ты будешь сама всем командовать.
Не далее как вчера, я сказал Альме:
"Посмотри на малышку Май.
Она же настоящая принцесса".
Какие у тебя грудки, дитя моё.
Дай-ка я как следует, рассмотрю их.
Ты меня просто с ума сводишь!
Не бойся, дитя моё,
Я - замечательный любовник,
так все бабы говорят!
Как только господин директор завалит
меня, он забудет про кондитерскую.
Клянусь, Май, милая! Подожди-ка!
Мне надо что-нибудь, на чём
можно писать. Вот, смотри!
Вот, пожалуйста!
Вот ручка!
Вот я пишу:
"Май Клинг...
заведует моей кондитерской".
Подпись:
"Густаф-Адольф Экдаль.
Рождественская ночь 1907 года".
Вот! Это ведь контракт, маленькая.
Сунь его под нос какому-нибудь
адвокату, если я вдруг...
Господин директор Экдаль должен быть
осторожен, чтобы я не залетела...
Ну, как? Хорош дядя Густаф?
Когда-нибудь ощущала такой
вот костыль? Опля!
Дьяволы! Кажется, ракета
вылетела за одно мгновение.
Такое случается.
Но ведь, правда, было чудесно?
- Господин директор настоящий орёл.
- А Май - моя маленькая овечка!
Боже правый, мне надо лечь на
спину, я насквозь вспотел.
- Я слишком много съел и выпил.
- Господину директору плохо?
Нет, чёрт возьми!