навсегда. Доброй ночи!
Вам что-нибудь нужно?
Не могли бы вы открыть дверь?
Ключ с вашей стороны.
Пожалуйста. Только сначала
я должен одеться.
Это не обязательно.
Отоприте и ложитесь в постель.
Я немного подожду.
Хорошо.
Я уже лёг.
Очень прошу извинить меня,
и не выдавайте меня, пожалуйста.
Я не собираюсь вам долго мешать,
я знаю, что вы смертельно устали.
Вы здесь надолго останетесь?
Это пока не совсем ясно,
но думаю, что останусь.
Вот было бы замечательно.
Ведь я так одинока здесь.
Госпожа старшая кухарка так
дружелюбно к вам относится.
Не думайте, что я неблагодарная.
Без госпожи старшей кухарки
мне пришлось бы много хуже.
Раньше я работала на кухне здесь, в
гостинице, и мне уже грозило увольнение,
так как я не справлялась
с этой тяжёлой работой.
Но вот однажды мне улыбнулось счастье:
госпоже старшей кухарке понадобилась девушка,
чтобы свернуть салфетки
для банкетного стола.
Она послала к нам на кухню
за кем-нибудь из девушек.
Я оказалась под рукой
и очень ей понравилась,
потому что всегда умела
ловко сворачивать салфетки.
Тогда-то она и перевела меня
из кухни к себе поближе и постепенно
сделала своей секретаршей.
При этом я очень многому научилась.
Неужели приходится так много печатать?
О, очень много. Вы даже
не представляете себе сколько.
Конечно, печатаю я не всё время –
занимаюсь также закупками в городе.
– Он большой?
– Очень.
Я не люблю туда ездить.
Но вы, наверно, уже хотите спать?
Нет, нет, я ведь ещё
не узнал, зачем вы пришли.
Затем, что не с кем поговорить.
Я только хотела сказать,
что госпожа старшая
кухарка очень добра ко мне,
совсем как родная мать.
Но всё же разница в нашем
положении слишком велика,
чтобы я могла говорить с нею свободно.
Наконец, иногда мне кажется, что нынешняя
работа утомляет меня больше прежней
и что я выполняю её
вовсе не так хорошо, как ту,
и госпожа старшая кухарка держит меня
на этой должности только из жалости.
В конце концов, чтобы быть секретаршей,
нужно действительно иметь
школьное образование получше моего.
Грешно так говорить,
но я часто боюсь сойти с ума.
Ради Бога, ни слова не говорите об этом
госпоже старшей кухарке.
Разумеется, я ничего не скажу.
Ну и хорошо.
Я сразу, как только вас увидела,
почувствовала к вам доверие.
И всё же – вы подумайте,
какая я плохая! –
испугалась, что госпожа старшая кухарка
назначит вас на моё место, а меня уволит.
Всё улажено.
Я буду лифтёром, а вы
останетесь секретаршей.
Ах, эти метели на длинных
прямых улицах Нью-Йорка!
Если идёшь против ветра,
сквозь его круговерть,
невозможно ни на миг открыть глаза,
ветер непрерывно залепляет лицо снегом.
Пытаешься бежать и не двигаешься
с места, впору прийти в отчаяние.
Мать
уже два дня была без работы.
В кармане не осталось ни монеты, весь тот
день мы провели на улице без крошки во рту,
в узелках было только никчемное тряпьё,
которое мы не осмеливались бросить.
На следующее утро матери обещали
работу на строительстве,
но она опасалась,
что не сумеет воспользоваться этой возможностью,
так как чувствует себя смертельно усталой.
Ещё утром, к ужасу прохожих,
она обильно харкала кровью,
и мечтала она только об одном – попасть
куда-нибудь в тепло и отдохнуть.
И как раз в тот вечер найти
такое место было невозможно.
Поздно ночью, когда надзор не такой
строгий и люди уже не столь безапелляционно
настаивают на выполнении
правил, мы, верно, сумели бы
приткнуться в какой-нибудь заурядной ночлежке,
мимо которых нам случалось проходить,
но я об этом не догадывалась,
а мать более не жаждала покоя.
Утром, в начале
прекрасного зимнего дня,
обе мы стояли, прислонясь
к стене какого-то дома,
не то дремали, не то просто
забылись с открытыми глазами.
Потом мы потащились дальше
по просыпающимся улицам,
прошли через мост,
и наконец добрались до той самой стройки,
куда матери велено было явиться утром.
Она не сказала,
ждать мне или уходить.
Я пристроилась на кучке кирпича и увидела,
как мать развязала