-Наверняка, раз все это делают.
Меня никто никогда не целовал -
кроме балетмейстера, конечно,
но это не считается.
-А дядя Эрланд?
-Он? Э!
-А ты когда-нибудь целовался?
-Э. Всё так сложно...
И одно связано с другим.
Слушай, Мари...
Ты мне нравишься.
Я люблю тебя так...
Знаешь... Я хочу сказать...
Но ты, наверно, думаешь,
что это глупо.
Я действительно чёртов идиот.
-И что ты чувствуешь? -Что?
-Ты сказал, что влюблён в меня.
Это сидит в груди, тянет в животе,
колени дрожат, как яблочное желе,
а пальцы ног немеют.
-Но в основном в груди.
-В сердце? -Не знаю.
-А что чувствуешь ты?
-Нет, я не влюблена в тебя.
-Да, конечно...
Я думаю, это где-то под кожей.
Хочется, чтобы ты дотронулся до меня
и гладил мою кожу руками.
Это прячется где-то в моих плечах
и локтях. И в запястьях.
Везде понемногу, и беспокоит.
Дядя Эрланд наверняка немного пьян.
Но ты не обращай внимания.
А, вот и молодёжь пришла.
Молоко и бутерброды на кухне.
Вечером всегда хочется есть.
-После поездок в лунном свете...
Эрланд!
Не обращай внимания на его слова,
когда он под шафе.
Твоя мама, Мари, бывало, танцевала
для меня такими же поздними вечерами,
когда вокруг было тихо и спокойно,
а луна освещала эту комнату.
Мы были одни...
Прости... что я допускаю вольность,
говоря, что мы были одни...
но твой отец... А!
- Прости, дорогая Элизабет.
Она сидела там. А я играл...
смотрел на её лицо и думал,
реальность это или нет.
Всё, что окружало меня,
было нереальным.
Единственной реальностью
были лунный свет и музыка.
А теперь все часы в доме встали,
а все цветы на окне завяли
и умерли.
Но в те времена они были живы.
Это были красные пеларгонии...
...часы шли...
...а за окном кричали чайки.
Идите, ребята.
Я побуду с ним.
Пароходный гудок вдалеке -
это и многое другое...
музыка и лунный свет,
тишина и напряженность...
пульсация крови в ушах...
Всё это создавало
удивительную атмосферу -
словно мелодию...
Новое пространство
в нашем подсознании...
Вот, здесь я занимаюсь летом.
Добро пожаловать.
Утреннее солнце заглядывает сюда.
А на том дереве каждое утро
сидят две вороны и беседуют.
Они такие трогательные.
А потом появляются твои
"птицы летних каникул".
-Ты рассказываешь, как
экскурсовод в музее.
-Думаю, теперь мы можем поцеловаться.
Ты так не считаешь?
-Да, считаю.
-Не беспокойся, я заперла.
-Кто это?
-Дядя Эрланд.
Конечно, я пойду и лягу.
Конечно, чёрт возьми!
Пойдём, Эрланд... Чтобы завтра
утром не было стыдно..
Бедная тётушка Элизабет.
-Мари...
-Да.
Теперь у тебя есть любовница.
Ну и как это? Захватывающе?
Наверняка расскажешь
всё своим приятелям.
-Будешь болтать о нас?
-Обещать ничего не могу,
но мы поженимся.
Но что ты ощущаешь сейчас?
Разве не об этом ты мечтал?
Не думала, что это будет вот так.
-На самом деле я страшно боялся.
-А сейчас разве нет?
-Нет. А ты?
-Нет. Я никогда ничего не боюсь.
-В отличие от меня...
-Не надо сейчас об этом, Хенрик.
-Должен признаться,
что я ужасно голоден.
-На кухне есть молоко
и бутерброды.
А потом окунёмся.
Ко мне!
Дни как жемчужины -
круглые, блестящие,
нанизанные на золочёную нить.
Дни, переполненные играми и
лаской. Ночи оживших снов.
Когда мы спали?
Времени на сон не было.
-Никогда ничему не удивлялся.
Я недавно о тебе думал.
-Но сейчас ты был удивлён.
-Я думал о тебе 5 минут назад.
Я не думала о тебе 10 лет.
Можно кофе?
Но это не тот сорт,
который тебе нравился.
Я его никогда не любил.
Давай. Теперь я уже
не так привередлива.
-Как всегда без сахара?
-Два кусочка.
-Ты раньше не брала сахар.
-Ты меня с кем-то перепутал,
дорогой Эрланд.
-Значит, старею...
-На кого охотишься?
-На глухарей.
У тебя поразительная способность
тратить время попусту.
-Ну а сама?
-Вдруг захотелось приехать.
И вот я тут.
-Ты получила посылку?
-Какую посылку?
Ага... Так это ты
прислал дневник Хенрика.
Как он попал к тебе?
Зачем ты его мне прислал?
Почему сейчас?
Сколько вопросов...
Разбирал бумаги.
Но если