остались без своего орудия,
синьор Броски.
Вы словно Нарцисс
без отражения.
Орфей без лютни.
Вы правы, маэстро.
Без него ваша музыка
перестала существовать.
Без него...
вы не больше, чем тишина.
Когда мне было семнадцать,
я написал свою
первую мелодию.
Я написал ее для Карло.
Быть может, вы единственный,
кто способен понять.
Его голос...
Его голос был совершенен.
Моя музыка просто
вытекала из его горла.
Когда он упал с той лошади?
Он никогда с нее не падал.
Когда отец умер,
Карло серьезно заболел.
Отец вверил его моей заботе.
Он бредил.
Я боялся его потерять.
Я успокаивал его опиумом
и рассказами этой
истории про оперу,
которую я день за днем выдумывал,
чтобы дать ему мечту.
Он любил петь, маэстро.
Он любил петь.
Его лицо...
Его лицо преображалось,
когда он пел.
Этот ангельский голос
необходимо было сохранить.
И делать это
нужно было быстро.
Опиум рано или поздно
перестал бы действовать.
Нужно было сохранить его голос
от разрушения
этой омерзительной алхимией,
которое время наносит телу.
Моя музыка объединила нас,
маэстро...
ближе, чем любовников.
Вы осознаете,
какой мы вызовем скандал?
Опера Генделя в театре Ноублз!
Это неслыханно!
Немыслимо!
Как мог я позволить
всему этому произойти?
Что ж, Фаринелли,
то, что делало нас врагами
столько лет...
разрешится сегодня.
Пришло время оплатить
наш счет перед Богом.
Вы помните оперу,
которую пообещал вам ваш брат,
когда вы были детьми?
Вы помните, с каким воодушевлением
он всегда про нее говорил?
Не задавались ли вы
когда-либо вопросом,
было ли это для того, чтобы
облегчить боль вашей кастрации,
или для того, чтобы успокоить
его кричащую совесть?
Настало время
посмотреть правде в глаза.
Правде, которая преследовала
вас с самого детства.
Почему вы отказываетесь признать то,
что вы знали с самого начала?
Своему брату, человеку,
который вас кастрировал...
вы посвятили весь свой талант.
И чтобы закрепить этот
братский договор...
вы плюнули в лицо Генделю.
Вам удалось превратить меня в то,
чем всегда являлись вы сами.
Вы кастрировали...
мое воображение.
Отныне я не напишу больше
ни одной оперы. Никогда!
Вы первый, кто об этом узнал,
и единственный,
кто в этом виноват.
Молите Бога, чтобы он дал
вам силы продолжать все это...
и петь без колебаний музыку,
которую вы у меня украли...
Фаринелли.
Ну же!
Карло! Выходи!
Дай мне увидеть тебя, Карло!
Ты не имеешь права
меня вот так бросить!
Я искал тебя три года!
Выходи!
Я везде тебя искал!
Карло!
Карло!
Ответь мне!
Ты ведь Броски, Карло,
как и я!
Ты не можешь забыть.
Это невозможно!
Карло, выходи!
Наша опера!
Я закончил её!
Карло, я её закончил!
Я написал её для тебя!
"Орфей"!
"Орфей"!
Вот она!
Ну же, Карло!
Карло, выходи!
Сделай что-нибудь.
Александра,
я знаю, что ты там!
Не отнимай его у меня!
Не отнимай его у меня!
Ты хочешь моей смерти?
Ты этого хочешь?
Без меня ты был бы ничем.
Я тебя создал.
Фаринелли!
Я тебя создал!
Кастрат!
Кастрат!
Кастрат!
Карло, прошу тебя!
Он сойдет с ума!
Скажи ему, что ты его любишь.
Скажи ему. Скажи.
Не могу.
Ты нужен своему брату,
так же, как и мне.
Ты нужен мне!
Ты меня слышишь?
Я отдала всё в жертву этой любви.
Я знаю, это глупо...
но я люблю тебя.
Я не хочу тебя терять.
Я не хочу тебя терять.
Три года, Карло!
Три года.
Я знал, что это был ты.
Она прекрасна.
Правда?
Ты правда так думаешь?
Это самое прекрасное из всего,
что ты когда-либо написал.
Это то, чего я ждал все эти годы.
Мы могли бы работать с этим
вместе.
Поставить "Орфея" здесь,
в Мадриде.
Все его полюбят,
когда ты его споешь.
Твой брат больше не поет,
Риккардо...
Только для короля.
И, может, еще для тебя?
Так странно.
Когда ты страдаешь,
в твоем лице появляется что-то,
мучительно напоминающее
твоего брата.
Должно быть, поэтому я не могу
возненавидеть тебя по-настоящему.
Ты знаешь, сколько я выстрадал,
пока писал эту оперу?
Ты рассказываешь мне
о страданиях, Риккардо? Ты?