бесструнной арфы иль виолы;
Иль он - как сложный инструмент, что заперт
Иль отперт и достался в руки тем,
Кто не умеет извлекать созвучья.
Во рту моем язык мой вы замкнули
Двойной решеткою зубов и губ;
Невежество бесчувственно-тупое
Тюремщиком приставлено к нему.
Я слишком стар, чтоб мне ласкаться к няньке;
Я слишком зрел, чтоб стать учеником.
Что приговор твой как не смерть немая?
У языка речь отнята родная.
Сочувствием уж не поможешь тут;
Не жалуйся: произнесен наш суд.
Без света родины я буду вечно
В унылом мраке ночи бесконечной.
Вернись и клятву дай перед уходом.
На меч державный положите руки;
Клянитесь вашим долгом перед богом
Себя мы в этом деле отстраняем
Блюсти присягу в том, что мы укажем:
Вы не должны - и помоги вам бог -
Питать любовь в изгнании друг к другу,
Ни на глаза друг другу попадаться,
Ни писем посылать, ни усмирять
Вражды семейной сумрачную бурю,
Ни преднамеренно встречаться с целью
Злоумышленья, заговора, козней,
Нам и стране и подданным во вред.
Клянусь.
Клянусь блюсти все это.
Поскольку говорю с врагом я, Норфолк
В час этот, если б допустил король,
Одна из наших душ блуждала б в мире,
Из гроба плоти изгнанная бренной,
Как изгнана отсюда наша плоть.
Сознайся, прежде чем уйдешь, в измене:
Твой путь далек; не уноси с собой
Души греховной тягостное бремя.
Нет, Болингброк; пусть, если я изменник,
Из книги жизни вычеркнут меня,
Пусть с неба буду изгнан, как отсюда!
Но кто ты сам - бог, ты и я то знаем;
Боюсь, раскается король наш скоро.
Прощай, король.
С пути я не собьюсь:
Весь мир - мой путь; назад лишь не вернусь.
Я вижу в зеркале твоих очей
Скорбь сердца, дядя;
твой печальный вид
От лет его изгнанья отнимает
Четыре года прочь.
Пройдут шесть зим -
Добро пожаловать домой к своим.
Как много лет в одном таится слове!
Четыре круга зим и вешних дней
Проходят в нем: вот - слово королей.
Благодарю за то, что ради старца,
Мой государь, ты сократил изгнанье,
Хоть мало пользы в этом я найду:
Ведь прежде чем шесть лет сменить успеют
Все месяцы и срок их завершится,
Пустой лампады истощенный свет
Погаснет в вечной тьме от долгих лет;
Весь догорит остаток свечки, тая:
Не даст увидеть сына смерть слепая.
До смерти, дядя, срок еще велик.
Но ты, король, не можешь дать и миг.
Дни скорбью можешь сократить грызущей
И ночи взять, но день не дашь грядущий.
Поможешь времени взрыть сеть морщин,
Но не задержишь их, как бег годин.
Твой приговор ему - моя могила:
Вся власть твоя меня б не воскресила.
Твой сын по зрелом обсужденье изгнан,
И поддержал ты сам решенье это.
Что ж ты на суд наш хмуришься украдкой?
Бывает, что-нибудь на вкус и сладко,
А съешь - и горечь чувствуешь в желудке.
Я был запрошен вами как судья,
Но как отец судить желал бы я.
О, будь он мне чужим, не сыном кровным,
Я б мягче поступил тогда с виновным.
Я ждал, чтоб кто-нибудь сказал хоть слово,
Что слишком сына я сужу сурово;
Вы ж дали мне безвольным языком
Скорбь причинить себе, скорбя о том.
Кузен, путь добрый. Дядя, он в изгнанье
Уходит на шесть лет: не дли прощанье.
Кузен, путь добрый.
Что нельзя сказать,
О том в письме нам с места дайте знать.
Милорд, я не прощаюсь; еду с вами,
Пока земля лежит перед конями.
О, для чего ты бережешь слова
И на привет друзей не отвечаешь?
Слов нехватает, чтоб проститься с вами.
Хотя и должен бы язык быть щедрым,
Чтоб передать избыток мук сердечных.
Скорбишь ты лишь о временной разлуке.
Час горькой скорби - с радостью разлука.
Шесть зим - пустяк. Они промчатся быстро.
Коль весел ты; а в скорби час - что день.
Зови поездку эту развлеченьем.
Вздохнет при лживом том названье сердце,
Насильственное видя в нем скитанье.
Твоих шагов усталых грустный ход
Считай оправою, куда ты вставишь
Бесценную жемчужину возврата.
О нет, скорей при каждом тяжком шаге
Припомню я, как далеко по свету
От милых мне сокровищ я ушел.
Не нужно ль долгое пройти ученье,
В чужих краях бродя, чтоб, наконец,
Свободу получив, лишь тем похвастать,
Что