Я ожидаю тебя уже
несколько дней, Вильям.
Ты опередил нас. Наверное
летел сюда по воздуху?
Прибыв в наше аббатство,
ты выяснил многое.
Но короткий путь через лабиринт
так и не узнал.
Итак, что именно
ты ищешь?
Я хочу увидеть книгу на греческом,
которая, как ты сказал, не была написана.
Книгу, целиком посвященную комедии,
которую ты ненавидишь так же, как и смех.
Я хочу увидеть, вероятно, единственный
уцелевший экземпляр
второй части Поэтики Аристотеля.
Ах, Вильям,
какой прекрасный вышел бы из тебя
библиотекарь.
Вот твоя заслуженная награда.
Прочти ее.
Познай ее тайны.
Ты победил.
Уже близко.
Мы обсудим, как комедия заставляет
нас наслаждаться смешным
путем использования людей вульгарных
и осмеяния их недостатков.
Продолжай, Вильям. Читай же, читай.
Учитель, прошу вас. Нужно торопиться.
Если для тебя свет слишком тускл,
отдай книгу юноше.
Я уверен, он сможет прочесть.
Я не хочу, чтобы мой верный ученик
переворачивал твои отравленные страницы
без перчаток, которые надел я.
Лампа! Дверь! Быстрее, пока он нас не запер!
Толкай!
Стой! Тише.
Тише.
Достопочтимый брат,
многие книги повествуют о комедии.
Почему именно эта внушает тебе
такой страх?
Потому что ее сочинил Аристотель.
Эджо, сюда!
Сальваторе, отрекаешься ли ты
от дьявола и принимаешь ли Иисуса Христа
твоим Господом и Спасителем?
Ремигий Варагинский,
отрекаешься ли ты от дьявола
и принимаешь ли Иисуса?
Зачем? Лучше умереть быстро,
чем провести остаток жизни в тюрьме.
Дьявол, от которого я отрекаюсь -
ты, Бернардо Ги.
Отрекаешься ли ты от дьявола
и принимаешь ли Христа?
Но чем тебе так не нравится смех?
Смех убивает страх.
А без страха не может быть веры.
Вместе со страхом перед дьяволом
исчезает нужда в вере в Бога.
Но уничтожив эту книгу
ты не уничтожишь смех.
Разумеется, нет.
Смех останется развлечением
черни.
Но что будет, если при помощи
этой книги, люди ученые
объявят дозволенным осмеяние всего?
Разве мы можем смеяться над Богом?
Мир будет ввергнут в хаос.
Поэтому я сокрою то,
о чем не следует говорить.
В могиле, которой
сам и стану.
Там, за аркой!
Спасите меня!
Смотрите!
Ремигий!
Мужайся, брат.
Помни Дольчино.
Эджо!
Эджо!
- Эджо!
- Учитель!
Уходи, я настаиваю.
Немедленно уходи!
Господи, спаси его.
Оттесните их!
Сжечь ведьму!
Как вы смеете поднимать руку
на церковь?
Идем.
Защитите меня от этого сброда.
Нет, тебе не уйти.
Это твоя вина. Мой учитель нашел
истинного убийцу.
Помогите.
Помогите мне!
Нет!
Учитель.
Эджо.
Я никогда не сожалел о своем решении.
Ведь я перенял у учителя немало мудрости,
доброты и чистоты.
Когда пришло время расставаться,
он подарил мне
свои смотровые стекла.
Ты еще молод, сказал он, но
когда-нибудь они тебе послужат.
И в самом деле, сейчас я пишу эти строки,
а они покоятся у меня на носу.
Потом он обнял меня нежно,
как отец,
и отправил прочь.
Больше я его не видел.
Я не знаю, что с ним стало, но я всегда
молил,
чтобы Бог принял его душу и простил ему
тщеславие, к которому подвигало учителя
великолепие его ума.
И все же теперь,
когда я уже очень, очень стар,
должен признаться, что из всех лиц,
которые всплывают в моей памяти
из далекого прошлого, яснее всего
я вижу лицо той девушки,
о которой я не переставал грезить
все эти долгие годы.
Она была единственной земной любовью
всей моей жизни,
но имени ее я не знал.
И не узнал никогда.
От розы увядшей
остается лишь имя ее.