приказ! Позвольте же,
согласно приговору, синьора,
мне взять...
и дать!
Как тот, кто победил
из двух борцов,
- хотя в успех свой
верить был готов,
а после, слыша
крик, рукоплесканья,
в каком-то колебании, растерян,
не знает, для него ль
прием такой, -
красавица, так я перед тобой
стою в сомненье
и поверю лишь, коль ты скрепишь,
подпишешь, подтвердишь.
Вы видите меня, синьор Бассанио,
такою, как я есть.
Хоть для себя во мне
честолюбивых нет желаний
быть много лучше, но для вас...
Хотела б я в двадцать раз
свою утроить цену.
Быть во сто раз красивей.
И богаче, чтоб высоко подняться
в вашем мненье, талантов,
красоты, друзей, богатства
иметь без счета.
Но итог мой полный -
вполне ничтожен.
В сущности, вот он:
простая девушка,
без всяких знаний, тем счастлива,
что уж не так стара,
чтоб не учиться.
А еще счастливей - что
не глупа и сможет научиться.
Счастливей же всего,
что дух покорный вверяет
вам, мой господин, мой царь.
Ныне ж, мой дом и слуги,
я сама - все ваше, супруг мой.
Всё даю вам с этим перстнем.
Расставшись с ним,
отдав иль потеряв,
предскажете конец
своей любви.
И повод мне дадите к обвиненью.
Синьора, вы меня лишили слов!
Лишь в жилах кровь моя
вам отвечает.
В моей душе такое же смятенье.
Коль этот перстень
расстанется со мной,
расстанусь с жизнью.
Тогда скажите вы: Бассанио умер!
Синьор Бассанио, милая синьора,
желаю вам всего, что вы хотите!
Когда же брачных клятв своих
обмен торжественно свершите вы,
прошу - тотчас и мне
позвольте обвенчаться.
От всей души.
Коль ты найдешь жену.
Благодарю. Вы мне ее нашли.
Мой взгляд, синьор,
не меньше быстр, чем ваш.
Вы госпожу увидели,
а я - прислужницу.
- Нерисса, правда?
- Да, госпожа.
И ты, Грациано,
говоришь серьезно?
О да, синьор!
Наш пир весьма украсит
ваша свадьба.
Мы с ними побьемся об заклад,
у кого родится первый мальчик -
на тысячу дукатов.
Как, и поставим всё на карту?
Нет, сначала главное - разобраться,
что и куда нужно ставить!
Но кто идет сюда?
Недобрые в письме,
должно быть, вести
согнали краску всю
с лица Бассанио.
Друг умер, верно.
Что б еще могло так выраженье
изменить мужчины столь твердого?
Как! Хуже все и хуже?
Бассанио!
Я ведь ваша половина. Позвольте ж
мне по праву половину того,
что есть в письме.
Любовь моя, здесь
самые ужасные слова,
когда-либо чернившие бумагу!
Синьора, когда я вам
открыл свою любовь,
я честно вам сказал,
что все богатство мое в крови...
Я истый дворянин.
Я правду вам сказал, но, дорогая,
себя считая за ничто,
и тут похвастал я, сказав,
что ничего я не имею,
должен бы сказать я,
что меньше я имею, чем ничто.
Себя всего я другу заложил,
а друга - злейшему его врагу,
чтоб денег мне достать.
Вот вам письмо: бумага эта -
точно тело друга.
На ней слова - зияющие
раны - кровоточат -
но правда ли, Салерио,
ужель погибло всё,
без исключенья?
Из Триполи, из Мексики,
из Англии?
Ни один корабль не спасся.
Притом теперь, хотя б
имел он деньги наличные,
чтоб уплатить жиду, -
тот не взял бы.
Он день и ночь
не отстает от дожа.
Твердит, что попрана
свобода будет в Венеции,
когда ему откажут. Знатнейшие
сенаторы, сам дож, купцы -
его все тщетно убеждали.
Не хочет он от кляуз
злых отречься:
"Просрочка.
Правосудье. Неустойка!"
Еще при мне он клялся -
я слыхала - Тубалу с Хусом,
землякам своим,
что хочет получить он лучше
мясо Антонио,
чем в двадцать раз
ту сумму, что задолжал он.
И, синьор, я знаю,
когда закон, и высший суд,
и власти не вступятся -
погиб Антонио бедный!
Ваш близкий друг
в такой беде, скажите?
Ближайший друг,
добрейший человек.
Что должен он жиду?
Три тысячи дукатов за меня.
Как! Только? Шесть ему вы
заплатите и выкупите вексель.
Вдвое, втрое - скорей!
Чтоб допустить такого друга хоть
волос потерять из-за Бассанио!
Но прочитайте мне его письмо.
"Милый Бассанио, все
корабли мои погибли.
Кредиторы мои делаются жестоки.
Положение мое очень плохое.
Мой вексель жиду просрочен.
И так как,