бурных своих фантазиях.
И он показал нашему классу
результаты своих измерений
после первых лет эксперимента.
Они меня поразили.
Да он и сам был поражен
и постарался объяснить нашему классу
всю значимость этих тенденций.
Я впитал это тогда, как губка.
Он прорисовывал связи
между значительными изменениями
нашей цивилизации
и этим уже хорошо видимым паттерном
изменений атмосферы всей планеты.
А потом он показал, к чему, судя по рассчету,
все это ведет
если только мы не скорректируем ход процесса.
И это было ясно, как день.
После первых семи, восьми, девяти лет,
схему развития
уже было ясно видно.
Но я задал вопрос.
Почему он скачет вверх и вниз
ровно раз в год?
И он объяснил, что если посмотреть
на поверхность суши Земли,
только небольшая часть расположена к югу от экватора.
БОльшая часть находится
к северу от экватора,
и бОльшая часть растительности также
находится к северу от экватора.
Поэтому когда северное полушарие
обращено к солнцу,
во время наших весны и лета,
молодая листва
вдыхает углекислый газ,
и его количество в атмосфере
снижается.
Но когда северное полушарие
повернуто от солнца,
во время наших осени и зимы,
листва опадает
и выдыхает углекислый газ,
и его количество в атмосфере
опять поднимается.
Получается, как будто вся Земля
вдыхает и выдыхает раз в год.
И мы стали измерять
количество CO2 с 1958 года.
Вы можете видеть,
что к середине 60-х,
когда он показал нам этот график,
уже было ясно, что оно увеличивается.
Я уважал его, он научил меня
так многому, и я продолжил его дело.
И когда я пошел в Конгресс
в середине 70-х,
я помог организовать первые прослушивания
по глобальному потеплению
и попросил своего учителя прийти
и быть свидетелем начала изменений.
И я думал, что это произведет
такой эффект,
что мы будем на пути к решению
этой проблемы, но этого не случилось.
Но я не переставал устраивать слушания.
И в 1984 году я пошел в Сенат
и серьезно углубился в этот вопрос,
устраивая научные обсуждения и др.
Я написал об этом книгу,
в 1988 году баллотировался в президенты,
отчасти из желания стать более заметной фигурой
и привлечь внимание к этому вопросу.
И в 1992 году пошел в Белый Дом.
Мы провели версию закона о налоге на CO2,
были другие попытки
разобраться с этой ситуацией.
Ездил в Киото в 1997-м,
чтобы помочь принять это,
вызавающее споры /по крайней мере, в США/,
соглашение.
В 2000-м
мой оппенент обязался привести СО2 к норме,
а потом...
Оказалось, что он не выполнил своего обязательства.
Но дело-то в том, что
в течение всего этого времени вы видели
все то, что я видел все эти годы.
Его количество увеличивается. Оно растет неудержимо.
И теперь мы начинаем видеть
его влияние на мир.
Это гора Килиманджаро
больше 30-ти лет назад
и в более позднее время.
И мой друг недавно вернулся
с Килиманджаро
с фотографией, которую он заснял
пару месяцев назад.
Еще один мой друг, Лонни Томпсон,
изучает ледники.
Это Лонни около последнего обломка
одного из некогда объемистых ледников.
В течение этого десятилетия
исчезнут последние снега Килиманджаро.
Это происходит
в Национальном Парке Ледников /США/.
Я забирался на вершину одного из них в 1998 году
с одной из своих дочерей.
Через 15 лет это будет
"Бывший Парк Ледников".
Вот что происходило
год за годом с ледником Колумбия.
Он с каждым годом отступает.
А ведь эти ледники
такие красивые.
Но те, кто забираются, чтобы на них посмотреть,
вот, что они видят каждый день
теперь.
В Гималаях
особая проблема,
потому что 40% всего населения
земного шара
берет питьевую воду
из рек и ручьев,
больше, чем наполовину состоящие
из талой воды
ледников.
И в ближайшие полстолетия
эти 40% населения Земли
столкнутся с очень серьезной нехваткой питьевой воды
из-за их таяния.
Италия, итальянские Альпы.
То же место сегодня.
Старая почтовая открытка из Швейцарии.
Среди альпийских гор,
та же история.
То же самое происходит в Южной Америке.
Это Перу 15 лет назад.
И тот же самый