но никогда не слушал.
- Всё в порядке.
- Да, мы были по разные стороны.
Я был на стороне цветных,
я был с японцами.
Я слышал, что вы не такого уж
хорошего мнения о цветных.
Ну же, Роберт, давайте не будем
пререкаться друг с другом.
Будем стараться держаться вместе.
Я только говорю ему, что говорю вам
и его преподобию каждое утро.
У цветных будет своя собственная
водородная бомба,
и скоро все цветные народы окажут
Японии честь сбросить её первой.
Куда?
На Китай, я думаю.
На другой цветной народ?
Кто сказал вам, что китайцы цветные?
[Мама, папа и Рези…]
они мертвы.
Да. Да, я знаю.
Но я… Я жива.
Хельга…
Как?
Ну, я…
Нет, нет, нет… Это ничего.
Это не важно.
Наша жизнь начинается сегодня.
Поедем в гостиницу.
Завтра мы найдём новое место для жилья.
Я нашел старый магазин,
где продают нашу кровать.
Помнишь нашу старую кровать?
- Да.
- Ja.
Мы снова начнём с того,
где остановились.
Государство двоих.
- Das…
- Reich der Zwei.
Да.
Но…
Необязательно ехать в гостиницу.
Хельга.
Прошло столько времени.
Я уже далеко не молод.

Ее взяли в плен в Крыму и изнасиловали,


отправили на Украину и приговорили
к каторжным работам.


Никто не позаботился сказать ей о том,
что война закончилась.


После репатриации, её отправили
в Дрезден, Восточную Германию,


и заставили работать
на сигаретной фабрике.


В конце концов, она сбежала
в Восточный Берлин,


и несколько дней спустя она уже летела
ко мне - в мои объятия.


Всё, что имело теперь значение, - наше
воссоединившееся государство двоих.

- Здравствуй.
- Здравствуй.
Добро пожаловать домой.
Вот… Она прямо здесь.
Извините… Здесь.
Хельга, вон там. Вон кровать.
Закрыто. День ветеранов…
День ветеранов. Черт побери.
Проклятие!
Говард, ты изменился.
Хельга, прости, мне жаль.
Да, я изменился,
но мировые войны меняют людей,
иначе для чего же они?
Может быть, ты так изменился,
что больше меня не любишь?
Нет, нет, Хельга.
Как ты можешь это говорить
после этой ночи?
Мы ведь еще ни о чем не поговорили.
О чем говорить, Хельга?
Никакие слова не изменят моих чувств.
Ты так думаешь?
Да, конечно, я так думаю.
Что бы я ни сказала,
это не разрушит твою любовь?
Нет, Хельга. Нет.
Что бы ты ни сказала,
это не разрушит мою любовь.
Никогда, никогда.
Я не Хельга.
Я Рези,
ее младшая сестра.
Что?
Ты сказал, что любишь меня.
- Как ты могла так со мной поступить?
- Я люблю тебя.
Любишь? Как ты можешь любить меня?
Ты ведь даже не знаешь, кто я.
Когда я попала в Западный Берлин,
мне велели заполнить анкету -
имя, занятие, ближайшие
живые родственники.
У меня был выбор.
Я могла остаться Рези Нот,
работницей сигаретной фабрики,
совсем без родственников,
или я могла быть Хельгой Нот,
знаменитой актрисой, женой
обаятельного, блестящего драматурга,
живущего в Америке,
человека, так сильно мною любимого.
Что я должна была выбрать?
Говард, на протяжении десяти лет
работы на фабрике
единственное, что давало мне силы жить -
это мечты быть моей сестрой Хельгой.
Рези исчезла.
Не знаю, что сказать.
Ты могла бы выбрать что-нибудь попроще.
Вот кто я.
Я Хельга.
Ты поверил в это.
Ты ведь принял меня за Хельгу?
Ну и вопрос, черт возьми,
ты задаешь джентльмену.
Имею я право на ответ?
Говард.
Ты напишешь когда-нибудь
пьесу для меня?
Не знаю, смогу ли я еще писать.
Разве Хельга не вдохновляла тебя?
Вдохновляла, и не просто писать,
а писать так, как я писал.
Я писал для Хельги роли,
в которых она играла
квинтэссенцию Хельги.
Я хочу, чтобы ты когда-нибудь
сделал то же самое для меня…
Кв…
- Квинтэс…
- Квинтэссенцию.
Квинтэссенцию Рези.
Может быть.

С каждой минутой Рези становилась
всё моложе.


Несмотря на то, что волосы она
обесцветила, чтобы казаться старше,


теперь они напоминали мне о перекиси


и девочках, удирающих в Голливуд.

Наконец у меня есть дом.
Нужна куча