Флюэллена?
— Как же, знаю.
— Ты друг ему?
— Да; родственник к тому же.
Скажи ему: в Давидов день сорву я
С его башки порей.
Смотри не носи в этот день кинжала в своей шапке,
не то он всадит его тебе в голову.
Так фигу получай!
Спасибо. Бог с тобой.
Меня зовут Пистоль.
Свирепое тебе подходит имя.
Капитан Флюэллен!
Капитан Флюэллен!
Тс! Тс! Ради Вельзевула, говорите потише.
Если вы потрудитесь изучить войны Помпея Великого,
уверяю вас, вы увидите,
что в лагере Помпея никогда не было никакой болтовни и трескотни.
Уверяю вас, вы увидите, что тогда всё было совсем иное:
и военные формальности, и правила, и поведение.
Да ведь неприятель-то шумит; его слышно всю ночь.
Если неприятель осёл, дурак и болтливый хвастун,
так разве мы должны тоже быть —
как бы это сказать — ослами, дураками и хвастунами?
Ну-ка, скажите по совести.
Я буду говорить тише.
Прошу и умоляю вас об этом.
Уэлец этот, хоть и старомоден,
Но мужествен, усерден, благороден.
Братец Джон Бетc, что это, уж не светает ли?
Как будто бы так;
только нам нечего особенно желать, чтобы настало утро.
Вот мы сейчас видим, как занимается день,
а конца его, может быть, и не увидим.
Кто там?
Свой.
Из какого отряда?
Сэра Томаса Эрпингема.
Это старый, славный начальник и очень добрый человек.
Скажи мне, пожалуйста, что он думает насчёт нашего положения?
Он находит, что мы похожи на людей, которые выброшены на отмель и ждут, что их унесёт в море первый прилив.
А он говорил это королю?
Нет; да этого и не следовало делать.
Ведь король — такой же человек, как я.
Фиалка пахнет для него так же, как и для меня.
Если снять с него королевские его уборы, он окажется в наготе своей обыкновенным человеком.
Значит, если у него, как и у нас, есть причины для опасений,
то его страх ничем не отличается от нашего.
Поэтому будем остерегаться заразить его своим страхом,
ибо, если он проявит страх, всё войско падёт духом.
Он может храбриться для вида сколько угодно.
А всё-таки я думаю, что, как ни холодна эта ночь,
он предпочёл бы сидеть теперь по горло в Темзе.
Да и я с ним, что бы там ни случилось,— только бы подальше отсюда.
Скажу вам по совести своё мнение о короле.
Я думаю, что он хотел бы быть там, где он теперь, и больше нигде.
Если так, я хотел бы, чтобы он был здесь один.
Тогда его наверно бы выкупили и много бедняг осталось бы в живых.
Мне думается, нигде смерть не была бы мне так желанна, как возле короля.
Ведь дело его правое и притязания вполне законны.
Ну, этого нам не дано знать.
Да и незачем нам в это вникать.
Мы знаем только, что мы подданные короля, и этого для нас достаточно.
Но если бы даже его дело было неправым,
повиновение королю снимает с нас всякую вину.
Да, но если дело короля неправое,
с него за это взыщется, да ещё как.
Ведь в судный день все ноги, руки, головы, отрубленные в сражении,
соберутся вместе и возопиют:
«Мы погибли там-то!»
И одни будут проклинать судьбу, другие призывать врача,
третьи — своих жён, что остались дома в нищете,
четвёртые горевать о невыплаченных долгах, пятые — о своих осиротевших детях.
Боюсь, что мало солдат, умирающих к бою со спокойной душой.
Да и как солдату умирать с благочестивыми мыслями,
когда у него одно лишь кровопролитие на уме?
И вот, если эти люди умрут не так, как подобает,
тяжёлая ответственность падёт на короля, который довёл их до этого.
Да.
Да.
Так, значит, по-вашему, если отец пошлёт своего сына
по торговым делам на корабле,
а тот погибнет во грехах своих на море,
то ответственность за его порочность должна пасть на отца, что его послал?
Нет, это вовсе не так!
Король не ответствен за смерть каждого отдельного из своих солдат,
как и отец не отвечает за смерть сына,
потому что, отдавая им приказания, они не думали об их смерти.
Каждый подданный должен служить королю,
но душа каждого принадлежит ему самому.
Разумеется.
Когда помирает грешник, его грехи падают на его голову.
Король за это не может отвечать.
Я вовсе не хочу, чтобы он отвечал за меня.
И